Балкон на Кутузовском - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рождественская cтр.№ 15

– Мадам, да у меня все нормально внутри! – Лидка даже взмахнула руками, чтобы показать, насколько все внутри у нее было в порядке, Тимка чуть даже отошел в сторону, чтобы не ограничивать хозяйку в жестах.

– А почему вы меня называете так по-капиталистически – мадам? – подняла невидимые бровки Ева.

– Так обращаются, чтоб вы знали, к пожилым и достойным женщинам, – не моргнув глазом, резанула Лидка.

– Ладно, мадам так мадам, мне даже приятно! – смирилась Ева. – Так вот, дорогая моя, продолжаем разговор! Объясняю неискушенным: у вас происходят вполне ощутимые изменения – учащается пульс, сердце начинает биться веселей, ваши мелкие артерии расширяются, усиливается приток крови к коже и, соответственно, гиперемия. – Женщина увидела слегка удивленное лицо Лидки и перевела на человеческий язык: – Ну, вы слегка краснеете, горячеете, можете даже начать гримасничать, не замечая этого. Иными человеческими словами – вы испытываете радость и начинаете румяниться на огне желания, как дичь на вертеле! А эти мальки невнятные, которые, опять же повторюсь, повылезали на эстраду, пока не обладают таким даром, вот что я хочу сказать! И не надо мне тут махать руками, я знаю, что говорю!

– Позвольте встрять, и я вам отвечу, положа руку на это самое место! – продолжила серьезный научный разговор Лидка. – Вы женщина потрясающего удивления, образованная и умная, я же вижу! Но вы мне сейчас вот так научно доказываете, что Бернес, которого я сильно уважаю, – это царь горы, а молодые и талантливые, которые идут ему на смену, – это говень малознакомая! Что ж, может быть, пока и да, малознакомая, и уровень, вполне возможно, не бернесовский! Но это наша новая поросль, они талантливы и свежи, как тюльпаны, уж вы поверьте мне, я сорок лет на сцене и прекрасно во всем этом разбираюсь! Они себя еще покажут! И я не очень понимаю, в чем, собственно, тут у нас предмет спора? Одни приходят, другие уходят, это жизнь.

К разговору вяло прислушивались женщины, стоящие в очереди, но никто особо не встревал, хотя Ева иногда и стреляла глазами по толпе, чтобы найти поддержку, и говорила вроде тихо, но как бы на большую аудиторию.

– Гражданочка, – продолжала она убеждать Лидку, – я просто немножко понимаю жизнь и могу зуб дать, что равных Бернесу нет и никогда не будет! Но очень мило с вашей стороны так защищать молодежь, очень по-нашему, по-советски, – Ева закатила глаза и сглотнула слюну.

– Господи, вот последнее, что мне в жизни нужно, так это ваш зуб! – хохотнула Лидка. – Но, с другой стороны, я очень рада, что мне удалось вас умилить! Согласитесь, это была непростая задача при вашем недобром нраве. В преклонном возрасте люди обычно становятся мудрее и добрее. Но к вам, видимо, это не относится.

– Добрее меня, да еще при такой страшно нервной работе, сложно найти человека! – вскинулась Ева и заморгала, как голубь. – И что вы от меня хотите, гражданочка? Что вы на меня словесно наскакиваете? Вы еще скажите, что лично я распяла Христа и сосу кровь его малолетних потомков!

– А что это вы на себя сразу столько берете? По вам совсем и не скажешь, что это сделали именно вы! Вы тут меня по-свойски решили на место поставить? Ну так не получится, уймите свою напускную спесь и не нарывайтесь на грубость, что ж вы такая душная-то… Что ж вы не умеете признать, что не правы! Успокойтесь, мадам, а я за это готова простить вам ваш драчливый темперамент! – На этих уже накаленных нотах пожилая продавщица очень кстати открыла дверь магазина, спор мгновенно завял, а толпа стала протискиваться внутрь.

Вот так, слово за слово, в очереди за хлебом, они и подружились, крепко и на всю жизнь. Первые времена что-то постоянно друг другу доказывали и отчаянно спорили, но в один прекрасный момент перешли на «ты», стали называть друг друга по имени – Лидка и Евка, ходить друг к другу в гости и просто так в подробностях рассказывать жизни, пить кагор, а чаще водку. Лидка теперь сама покупала Евке хлеб, поскольку та отправлялась на работу очень рано и не всегда могла успеть к открытию магазина, хоть и трудилась в детской поликлинике напротив. Лида брала ей два свежих рогалика – один на после работы, другой на завтрак следующего дня – и забегала поливать цветы и кормить кошку, если Евка вдруг ненадолго куда-то откатывала.

Ева Марковна была ценным специалистом, педиатром со стажем, практиком, тягловой лошадкой, не одну тысячу детей подняла за тридцать лет работы. Но жила одна как перст и однажды намекнула Лидке на какой-то отвратительный случай в ранней молодости, который отвадил ее от общения с мужчинами. Ухажеры за ней никогда не вились, видимо, отпугивала кавалеров она не только незамысловатой внешностью, но и хитро устроенными мозгами. Кто ж захочет иметь рядом умную и некрасивую? Но со временем она свыклась, уговорив себя поверить, что это так и надо, кому-то дана семья, кому-то нет, как есть блондины и брюнеты, умные и глупые, счастливые и не очень. Просто плыла себе по своей судьбе, думая не о себе, а о детях, которых лечила и поднимала. Но призналась как-то Лидке после очередной рюмочки, что единственной ее ошибкой было то, что три четверти жизни она думала, что все еще впереди, хотя давно уже вступила в возраст, когда иллюзии молодости уже давным-давно закончились и на их смену подползли первые галлюцинации старости.

Жила во втором подъезде под самой крышей окнами во двор. С кошкой.

Ева Марковна пришла сразу, как только Лидка позвонила, – вся такая добрая, оплывшая и немного уставшая, прямо с работы.

– Кого ж мне смотреть, дорогие мои товарищи? Кто ж из вас болен, я не пойму! Собачка? У вас заболела собачка? – Ева Марковна начала представление, наморщив лоб и округлив темные тревожные глазки. Она похлопала Тимку по крутому коричневому боку и погладила кудрявую голову.

Катька спряталась за прабабушку, только та могла ее спасти от этой подозрительной и вечно странной чужой тети.

– А что это за маленькая девочка? Это ж прямо курочка по рубль пять! Или, может, Дюймовочка? – Ева Марковна нагнулась и сощурила глаза. – Какая маленькая, я ее почти не вижу! Принесите мне лупу! В этом доме есть лишняя лупа?

Катя прижалась к Поле еще сильнее – неужели она так больна, что ее совсем не видно? Или, может, она стала прозрачной? Ей ведь иногда говорили, что она совсем прозрачная.

– Или это Золушка? Нет, это Аленушка! – Ева Марковна выпустила на лицо широкую зубастую улыбку с победно сверкающим передним золотым зубом и протянула к Кате руки.

– Нет! Аленушка – это моя мама! – прозвучал тоненький Катин голос. – А я Катя! Вам, наверное, к ней! Но ее сейчас нет, они с папой ушли по делам!

– Ах, Каааатенька, вот ты мне как раз и нужна, – Еве Марковне и самой надоел спектакль, который она так активно начала. – Иди сюда, детка, давай я тебя послушаю, не бойся, милая, – и сразу изменилась, посерьезнела и потеряла улыбку.

Поля подтолкнула правнучку к врачу:

– Иди, кошечка, тетя тебя просто послушает, и все.

Ева Марковна яростно задышала на стетоскоп, чтоб согреть его своим жарким и мощным дыханием, и стала выслушивать детские послепневмонийные легкие. Слушала вдумчиво, закрывая глаза и морща лоб, словно в этом участвовали в основном ее нарисованные брови, ходящие то вверх, то вниз, а вовсе и не уши.