Балкон на Кутузовском - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рождественская cтр.№ 13

Они вежливо распрощались, но с тех пор Федор Степаныч подкарауливал Лиду, как только она выходила из подъезда:

– Кстати, уважаемая Лидия Яковлевна, я подписался на второе полугодие журнала «Новый мир»! Буду вам рассказывать о новинках! Вы, по ходу сказать, не могли бы мне дать чего-нибудь почитать из вашего любимого? У вас, наверное, библиотека богатая… Я верну, я всегда возвращаю! Вот дали мне недавно «Овода» автора Этель Войнич, какой стиль, какой сюжет, читал с замиранием сердца! А про Джека Лондона и не говорю! Мощный писатель, ух, мощный, чудесник импровизации, гений пера! И этого, как его, Арчибальда Кронина тоже не могу не отметить, был мной частично прочитан!

И при этом Федор Степаныч смотрел на Лидку въедливо и победоносно, как студент, специально к этому случаю выучивший сложные иностранные фамилии и готовый блеснуть знаниями. Он всегда оказывался рядом, возникая как черт из табакерки, стоило только Лидке шагнуть из подъезда. Складывалось ощущение, что он днями и ночами просиживает у своего окна с биноклем, чтобы, завидев Лидию, моментально ринуться к ней бегом со своего второго этажа и предложить помощь. Хоть какую, хоть самую малую, хоть сумочки ваши, Лидочка, донести, или сбегать за молочком для Катеньки, или выполнить любое желание своей сказочной зеленоглазой золотой рыбки. Темперамент у него лез в такие моменты из всех щелей. Поля поначалу побаивалась этой его прыти, звала мужланом, но учтиво здоровалась, когда видела.

Утром в хорошие дни Лидка обычно отвозила Катьку в детский сад, недалеко, две остановки к центру, через реку и сразу на той стороне улицы, в Девятинском переулке, около пустующей церквы, отданной под склад, и стоял детский сад Литфонда. Там Катя занималась всякими детскими делами часов до пяти, потом Аллуся ее забирала, и весь день у всех был вполне свободен. Алена довольно быстро нашла общий язык и подружилась с директором сада, бывшей фронтовичкой с прокуренным басом Еленой Васильевной, шумной, гостеприимной и веселой. Бывало, Катьку оставляли у нее и на пятидневку, условия в саду были прекрасные, воспитательницы вышколенные, гулянье под присмотром, еда здоровая, пятиразовая, а девку надо было постоянно откармливать, очень уж она болезненная получилась, худющая, не зря ее глистой в детсаде обзывали. А что делать-то оставалось, Роба с Аленой много разъезжали, Лидке хоть и жалко было внучку так надолго отдавать, но тоже не очень справлялась и с домом, и с не самой молодой Полей.

Все было бы хорошо и удобно, идеально, можно сказать, но в жизни идеальное случается редко, а то и вообще никогда. Уклад этот работал нечасто именно из-за того, что детские непрошеные болезни наваливались одна за другой. Все в семье стояли на ушах, чтобы ребенка оградить, защитить, укрыть от сквозняков, покормить витаминчиками и прочим полезным, но как Катька была дохлой, так дохлой и оставалась. Причем болела бедняга не просто простудами, ушами там, соплями или другой какой обыденной поносной мелочью, нет, сплошным ужасом – то подряд шли пневмонии, прям одна за другой, одна за другой, без остановки, то неизвестно откуда взялся миокардит, то флюсы и жесточайшие отиты, то ревматизм с по-старушечьи разбухающими коленками и детскими криками от боли по ночам. Ну а про обычные детские болезни, кори да скарлатины с осложнениями и говорить нечего – все было ее… Поэтому на пятидневки хоть она и оставалась, но так, редко-редко, когда позволяло здоровьишко. А в основном суровое детство проходило дома – врачи, уколы, компрессы, отвары из шиповника и иван-чая, ненавистные масляные обертывания и барсучьи жиры с медвежьим салом. Поля очень за нее переживала, все время держала под своим неусыпным надзором, и когда Катька вылеживалась в теплой пенной ванне с бадусаном, всегда заставляла ее петь, чтобы знать, что с ней все в порядке и она не утонула. А Катька в это время не просто лежала и отмокала, а думала, что будет, если она растворится в этой ванне, как мыло, и песня ее оборвется, бабушка придет, а ее и нет, только пенка. А еще про то, что ей однажды сказал папа: мыло убивает микробов. «И это очень грустная история, – думала Катя, – ведь микробов, по словам папы, целые толпы, и они живут везде, в основном на немытых руках, в общем, на всем человеке с ног до головы. А ведь у этих микробов точно есть семья, друзья, дети, почти такие же, как Катька, только поменьше. И тут приходит мыло или наливается в ванну бадусан и убивает! Как это печально», – думала Катька, сидя в ванне и разводя руками ядовитую для микробов пышную пену.

– В кого ж девка такая? – качала головой Лидка. – И родители вроде здоровые, и из подвала уехали, а она, бедняжка, все чахнет и чахнет. Нет, наверное, все-таки из-за того, что первые годы на подвал пришлись, легкие надорвала там, а иначе никак не объяснишь…

Вид у Катьки был и впрямь заскорузлый, полупрозрачный, вечные синяки под огромными глазами, нездоровая, в белизну, кожа и тяжелое старческое дыхание.

– Иди-ка ты ляг, котеночек, – Поля поманила ее, и Катька покорно и бессильно прилегла рядом с прабабушкой. – Ничего, крохотка моя, ничего, сейчас я выколдую из тебя все хвори, ты ж меня знаешь, – Поля гладила ее по белой головке с двумя жидкими косками и шептала: – Господи боже, благослови! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Как Господь Бог небо и землю, воду и звезды, и сырую мать-сыру землю твердо утвердил и крепко укрепил, и как на той мать-сырой земле нет никакой болезни, ни кровяной раны, ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли, так бы сотворил Господь и рабу Божию Катерину, твердо утвердил и крепко укрепил жилы ея, и кости ея, и белое тело ея; так бы и у нее, рабы Божей Катерины, не было на белом теле, на ретивом сердце, ни на костях ея никакой болезни, ни крови, ни раны, ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли. Един архангельский ключ, во веки веков, аминь…

Поля все шептала и шептала свои вечные миротворные молитвы, гладя Катьку по волосам, успокаивая и убаюкивая ее. Катьке нравился этот таинственный ритуал, было в нем что-то защищающее и необходимое, она сама не понимала, что именно, но всегда сразу и не пререкаясь шла к бабе Поле и подставляла свою беленькую головку под ее молитвенное шептание.

Поля в церковь никогда не ходила, советская власть выбила эту ненужную привычку у граждан, а сами церкви поразбивала или превратила в клубы и склады, но крепкая вера у Поли осталась с тех давних-предавних времен, когда и сама еще девочкой из Астрахани, где родилась, помнила долгие церковные стояния с прадедушкой. В ее детских воспоминаниях осталось от него мало, почти ничего, одно лишь ощущение таинственной защиты. Вот она у него на руках в церкви, выше всех остальных – роста он был недюжинного, – а вокруг волшебный ладанный запах и мерцание свечек, гулкость, божественный хор, а она смотрит, задрав голову вверх, на мягкий свет, отвесно падающий из окошек и освещающий лики. А еще сохранила в памяти невесомое ощущение от его древних шершавых рук, перебирающих ее волосы, шепот молитв и состояние абсолютного необъяснимого растворения и покоя. Редкой доброты великан был.

– Ничего, котеночек мой, ничего, все наладим, направим-выправим! Что не убивает, то делает тебя сильнее, так и знай! Лида, давай-ка ей травки завари! Пора уж, а то никакого ухода за ребенком! – Поля все подтыкала одеяльце под Катькины тощие бока, словно хотела завернуть ее в кокон, подождать маленько и вскорости получить из него бабочку, красивую, сильную и, главное, здоровую.