Танго втроём. Неудобная любовь - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Дремова cтр.№ 55

Где-то на дворе заполошно кудахтала курица; громыхая на неровностях проезжей дороги, тряслась чья-то телега, а на ней, ударяясь боками друг о друга, бились пустые бидоны из-под молока. На дальнем конце деревни, у остановки, слышался лай собак, — по всей вероятности, они приветствовали десятичасовой автобус, курсировавший между Озерками и райцентром дважды в сутки.

Скрипнув входной дверью, в дом вошла мать. Узнав её шаги, Люба откинула одеяло и, спустив ноги на пол, коснулась подошвами древнего шершавого половичка, много лет заменявшего прикроватный коврик. Услышав скрип кроватных пружин, Анфиса на цыпочках подошла к шторкам, боясь потревожить сон дочери, неслышно заглянула в комнату.

— Ты уже не спишь? А я хожу тихонько, боюсь тебя разбудить! Давно проснулась?

— Да нет, только что. — Набросив на плечи цветастый ситцевый халатик, Люба поднялась и удивлённо прислушалась к тишине, царящей в доме. — А чего у нас так тихо? Где Минька? Где дед?

— А они уехали, — подойдя к окну, Анфиса раздвинула короткие накрахмаленные шторки, и комнату мгновенно заполнил яркий солнечный свет.

— Что значит — уехали? Куда уехали? — чувствуя, как к горлу подступает тошнота, Люба схватилась рукой за косяк.

— Да что ты так всполошилась? — повернувшись к дочери, Анфиса недоуменно посмотрела Любе в лицо. — Сегодня воскресенье, вот Григорий и повёз Минечку в райцентр.

— В райцентр? — побелевшие губы Любани едва шевельнулись.

— Ну да, в райцентр, — как о само собой разумеющемся сказала Анфиса. — Там по выходным в парке работают карусели и кафе-мороженое, а на одиннадцатичасовом сеансе в «Ракете» запускают детские мультики.

— И давно они уехали.

— Да что с тобой такое? — опустив руки, Анфиса растерянно посмотрела на Любу. — Ты будто не знаешь, что по воскресеньям из Озерков идут два автобуса: на десять и на четыре.

— Но ведь на четырёхчасовом мне возвращаться в Москву, — потрясённо проговорила она.

— И хорошо, езжай себе в свою Москву, а Мишенька пока у нас поживёт. Ты не волнуйся, уж мы с дедом будем глядеть за ним в оба, — уверенно пообещала она.

— И когда отец решил отвезти Миньку в парк, утром? — подозрительно прищурив глаза, Люба ожидающе замерла.

— Нет, с вечера, — оторвав у герани сухой лист, Анфиса положила его в карман фартука. — Ты уже легла спать, а мы с Гришей сидели на кухне, говорили о том о сём, вот он и предложил свозить Мишеньку на карусели. Да в чём дело-то, ты можешь мне объяснить или нет?

— Значит, вот так просто взял — и предложил? — стараясь удержаться, чтобы не наговорить матери лишнего, Любаня с негодованием сдвинула брови.

— Скажи по-человечески, в чём дело? — с обидой произнесла Анфиса. — Отец что, съест твоего ненаглядного Мишу? Что ты бесишься?

— А того, что он нарочно увёз Мишку в город! — вспыхнув, как порох, Люба возмущённо сверкнула глазами. — Только не делай, пожалуйста, вида, будто ты этого не понимаешь!

— Хорошо, не стану, — неожиданно спокойно откликнулась Анфиса, и не ожидавшая такого поворота событий Люба невольно замолчала. — Григорий никогда бы не решился на такое дело без меня, это я попросила его увезти Мишеньку в райцентр.

— Ты?!

— Я.

— Зачем ты это сделала? — Чувствуя, что её перестают держать ноги, Люба сильнее ухватилась за косяк дверей.

— Ты и впрямь считаешь нормальным, вмешивать во взрослые игры трёхлетнего ребёнка? — Сложив руки под грудью, Анфиса неодобрительно посмотрела на Любу сверху вниз.

— Тётя Аня — такая же бабушка, как и ты… — уцепившись за вчерашнюю интерпретацию происходящего, попыталась оправдать свои действия Люба, но, махнув рукой, Анфиса пресекла её разглагольствования.

— Ты эту сказку оставь для Гриши, он у нас сознательный, — жёстко сказала она, — а мне мозги полоскать ни к чему. Пока Анна была тебе не нужна, ты и помнить о ней не помнила, а сейчас вдруг решила заботу проявить. Нет, врёшь, Любка, у тебя на уме другое. Не знаю, что тебе от Кирюшкиной матери надо, но, если ты решилась на такое, значит, у тебя край.

— Как ты могла так со мной поступить, мама! — Понимая, что теперь ни при каком условии Анна не скажет ей о местонахождении Кирилла, Люба была готова разрыдаться от отчаяния.

— Мишенька — не игрушка, а живой человек, и использовать его, как живца, — подло! — не выдержав, крикнула Анфиса. — Ты о нём подумала? Каково будет ему? Если тебе пригорело — ступай к Анне, я тебя не держу, но без Миши.

— Почему ты считаешь, что вправе решать за меня, что для меня хорошо, а что плохо?! — чувствуя, как горячие солёные слёзы разъедают глаза, с ожесточением выкрикнула Люба.

— За тебя никто ничего не решает, живи, как хочешь, уже большая, но Мишу не тронь! — в голосе матери зазвучали незнакомые металлические нотки, и Люба поняла, что за внука Анфиса готова сражаться насмерть с кем угодно, даже с ней.

— Хорошо… будь по-твоему. — Отступив на шаг, Люба опустила глаза в пол, но потом, вдруг вскинув их на мать, прищурилась, и от странного выражения, на короткий миг промелькнувшего на её лице, по спине Анфисы невольно побежали мурашки. — Будь по-твоему, к тёте Ане я пойду одна, но знай: я сделала всё, что было в моих силах, и, если получится так, что на всю жизнь Миша останется без отца, это будет только твоей виной.

* * *

Скинув босоножки на ступенях, Люба босиком пересекла прохладные тёмные сени и, постучав согнутыми костяшками пальцев по дверному косяку, несмело заглянула в дом.

— Тёть Ань, можно?

— Кто там есть-то? — процеживая парное молоко, Анна поддерживала дно жестяного ведра рукой и, не отрываясь, старалась, чтобы широкая струя попадала точно в середину горлышка трёхлитровой банки, покрытой сложенной в несколько слоёв марлей. — Антонина, ты, что ли? Обожди минутку, я сейчас закончу.

— Тёть Ань, это не Антонина, это я, Люба Шелестова. — Переминаясь с ноги на ногу, Люба посмотрела на согнутую худую фигуру Кирюшиной матери. — Можно мне войти? — заставив себя улыбнуться, она ощутила, как от волнения задрожали её губы, и, представив свою неуверенную улыбку со стороны, почувствовала себя неловко.

— А чего ж нет? — не отрывая взгляда от горлышка банки, Анна краем глаза посмотрела на Любаню и, доброжелательно улыбнувшись, извинилась: — Уж ты обгоди маленько, я сейчас доцежу и освобожусь, а то, боюсь, до вечера скиснет.

Проседая под тяжестью жирного молока, марля постепенно опускалась и, вытягиваясь воронкой, медленно, но неуклонно сползала с горлышка внутрь банки.

— А, что б тебя! — поставив ведро на стол, застеленный пёстрой клеёнкой, Анна расправила марлю и, промяв в ней пальцами небольшое углубление, снова взялась за ведро. — А чего это тебя так долго не было видно? Как уехала в Москву, так с концами. Кирюшка с Марьей хоть когда-никогда наезжали, а ты — как сквозь землю! — Опрокинув жестяное ведро, она дождалась, когда стекут последние капли и, отправив его под стол, осторожно сняла с банки тяжёлую, намокшую марлю, на поверхности которой остались мелкие соринки.