Жизнь наизнанку - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Дремова cтр.№ 54

Спорить с Зарайским было всё равно что плевать против ветра: теперь раньше девятнадцати ноль-ноль он не отпустил бы секретаршу даже в том случае, если бы в её услугах не было никакой необходимости, просто из-за того, чтобы настоять на своём и лишний раз дать понять, кто в доме хозяин. Сжав губы, Люба с яростью посмотрела на закрывшуюся за начальником дверь и, бессильно выдохнув, молча полезла в шкаф за кофемолкой.

* * *

Двадцать девятого декабря семьдесят второго, без четверти пять, подняв каракулевый воротник зимнего пальто Иван Ильич стоял около памятника Пушкину и, легко похлопывая одним ботинком о другой, с волнением ждал появления Любы. Сурово нахмурив брови и держась одной рукой за сердце, великий классик всех времён и народов сверлил бывшего партийного деятеля откровенно осуждающим взглядом и, неодобрительно косясь на престарелого ромео, явно собирался «глаголом жечь сердца людей».

Притоптывая на месте, Берестов завороженно смотрел на гранёные чашечки знакомых с детства фонариков, идущих вдоль аллеи ровными полосками, и от их слабых жёлтых огоньков, медленно оплывающих в московском сумраке размытыми зеленоватыми волнами, на его душе становилось тепло и уютно. Всё это: и огненно-золотая линия фронтона кинотеатра «Россия», отсекающая глубокую чернильную синь неба от земли, и приземистые деревянные скамейки с витыми чугунными вензелями по краям, и тонкие плети голых ветвей, застывшие в сиреневом студне неба спутанной паутиной, и стылый декабрьский воздух, пропитанный хрустом свежевыпавшего снега и разноголосьем автомобильных гудков — было до боли знакомым и родным, безвозвратно утерянным и вновь обретённым и оттого вдвойне дорогим и милым.

Притоптывая на месте, Иван Ильич вслушивался в разноголосицу звуков и, впитывая в себя кусочек жизни большого города, с грустью думал о своей жизни, стремительно, неудержимо и неожиданно обидно покатившейся кубарем под откос именно в тот момент, когда он ожидал этого меньше всего.

Ещё месяц назад, глядя на причудливую вязь самаркандских мечетей, он мечтал о будущем, которого у него почти не осталось. Повернув вспять, время начало обратный отсчёт его дней, торопливо перелистывая последние страницы, содержание которых уже не представляло никакого интереса. Ровно месяц назад, стоя у окна своего кабинета и глядя в чужое бездонное небо, Берестов ясно осознал, что находится на самом краю. Отбрасывая всё второстепенное, ненужное и пустое, Иван Ильич размышлял о том, что пятьдесят восемь лет, отмеренных ему жизнью, — это безделица, пустяк, чертовски малый срок, за который он так и не успел понять, для чего же пришёл в этот мир. Прижимаясь любом к холодному стеклу, он со страхом представлял последнюю черту, через которую ему скоро предстояло переступить, и от этих мыслей, вихрем проносившихся в его воспалённом мозгу, сердце билось неровно и гулко. Неистово и непостижимо быстро его жизнь катилась под откос, и никто, ни дальний, ни близкий, не мог ему помочь…

Почувствовав, как от холода по рукам и спине побежали мурашки, Иван Ильич вздрогнул и, потоптавшись на месте, в который раз бросил взгляд на часы. Странно… Насколько он помнил Любу, она никогда не относилась к тем женщинам, которые получали удовольствие, давая согласие на свидание и не приходя на него. Если часы не врали, она опаздывала уже на двадцать пять минут. Иван Ильич не сомневался в том, что произошло что-то непредвиденное, только вот что…

До ближайшего таксофона было достаточно далеко — как это ни парадоксально, в центре Москвы подобная роскошь встречалась ещё реже, чем на окраинах, но стоять до бесконечности, дрожа на декабрьском ветру и гадая, что же такого непредвиденного могло приключиться с Любой, было совсем никудышной идеей. Установив для себя крайнее время, Берестов с трудом дождался того момента, когда стрелки часов остановятся на половине шестого, и, в последний раз внимательно оглядевшись по сторонам, нырнул в подземный переход. Проверив карманы и убедившись в отсутствии там двухкопеечной монеты, Иван Ильич мгновенно прикинул, что в час пик поиски вожделенной двушки, а затем и работающего незанятого таксофона могут отнять порядочно времени, гораздо больше, нежели ему потребуется для поездки в горком на машине.

Перейдя улицу под землёй, Берестов остановился у бордюра и, небрежно махнув рукой, на своё счастье с первой же попытки попал на частника, отважившегося на свой страх и риск подсадить к себе респектабельного пассажира в модном каракуле. Конечно, повидавший виды ушастый «Запорожец» не шёл ни в какое сравнение с привычной персональной «Волгой», но воротить нос от удачи было бы просто неумно: на многолюдной улице, в час пик, рискуя потерять права и нарваться на крупные неприятности с милицией, подобрать случайного голосующего отважился бы далеко не каждый водитель.

Берестов вошёл в знакомый холл, когда часы показывали ровно шесть, и, отдав пальто обрадованной неожиданной встречей гардеробщице, неторопливо поднялся по лестнице на третий этаж. Теперь уже не имело смысла спешить. Если Любу из-за чего-то задержали на работе, разминуться они никак не могли по той простой причине, что лестница, ведущая к кабинету второго секретаря, была одной-единственной. Если же Любы на работе уже не было, то торопиться не стоило вдвойне — ни за какие деньги на свете Берестов не хотел бы в чужих глазах выглядеть жалко и униженно.

Поднявшись на второй этаж, Иван Ильич несколько минут постоял на лестничной площадке, держась за перила и изо всех сил стараясь привести себя в норму: как бы он ни старался обмануть болезнь, она брала своё, и подобные подвиги с подъёмом на высокие этажи последнее время давались ему всё сложнее. Наверное, сегодня был его день, потому что ни на самой лестнице, ни в коридоре, застеленном красной ковровой дорожкой, он не встретил ни одного знакомого лица. Какие-то относительно молодые люди и барышни в строгих костюмах с бумагами в руках несколько раз пробегали мимо него, но, по счастью, никого из них он не знал в лицо, и, судя по всему, ни один из них не знал и его.

От рези в нижней части спины на лбу Берестова выступили крупные бисерины пота; на мгновение прикрыв глаза, он крепко сжал губы и, задержав дыхание, прислушался к этой сумасшедшей, всепоглощающей боли, разрывавшей его буквально на куски, а потом, осторожно выдохнув, промокнул носовым платком лоб и складки у носа. Проклятая боль с каждым днём становилась всё нестерпимее, и для того, чтобы понять, что до трагического финала совсем недалеко, особенные познания в медицине не требовались. Учитывая, с какой скоростью прогрессировала болезнь, времени на лишние церемонии у него не оставалось совсем: либо он встретится с Любашей в ближайшие несколько дней, либо… либо не успеет даже проститься.

Берестов тряхнул головой, стараясь не думать о том, что ждёт его в самое ближайшее время, и, уверенно повернув направо, миновал длинный коридор и остановился у дверей второго секретаря. Уловив стук клавиш пишущей машинки, Иван Ильич попытался улыбнуться, но, изломавшись, губы его дрогнули, и утолок рта, переехав набок, повис чуть ли не у самого подбородка. Коротко выдохнув, словно отсекая себе пути к отступлению, он негромко откашлялся, надавил ручку и, толкнув дверь, без стука вошёл в приёмную.

— Любаша, здравствуй! — преодолевая горячую волну острой боли, Берестов подошёл к столу и, увидев, что она собирается встать, коснулся ладонями её плеч. — Видишь, какой я настойчивый, — мягко обволакивая Любу ласковым взглядом, он провёл кончиками пальцев по её щеке, — если гора не идёт к Магомету, Магомет сам пойдёт к своей горе. Отчего ты не пришла, я тебя ждал?