Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - читать онлайн книгу. Автор: Лара Прескотт cтр.№ 78

Женщина, поведавшая мне о судьбе Генри, пока не появлялась, но я знала, что еще увижу ее. Я продала два любимых платка Hermès и все, кроме английского, экземпляры романа «Доктор Живаго». Купленный в Le Mistral экземпляр я оставила себе и положила в выдвижной ящик тумбочки у кровати, туда, где в американских отелях хранят Библию.

Я уже не сидела целыми днями в номере и больше не оплакивала того человека, которым была раньше. По утрам я гуляла по посыпанным гравием дорожкам вдоль тщательно ухоженных деревьев в саду Тюильри, кормила уток и лебедей в пруду, сидела на выставленных на солнце зеленых стульях и читала. Дни становились короче, и вторую половину дня я проводила в кафе на rue de la Huchette, дегустируя разные виды глинтвейна. Я познакомилась с барменом в клубе Le Caveau для того, чтобы по вечерам сидеть на красных плющевых диванах и слушать, как поет Саша Дистель.

Но где бы я ни находилась, я практически никогда не забывала о ней. Я все ждала того дня, когда проснусь, и моя первая мысль будет не об Ирине. Самым ужасным было то, что она часто мне снилась. Во сне мы были вместе, но, проснувшись, я в очередной раз осознавала то, что потеряла ее. Иногда я чувствовала, что по телу словно пробегает электрический разряд, и думала, что именно в этот момент она вспоминала обо мне. Как глупо.

Я хотела позвонить ей в день ее рождения только для того, чтобы услышать, как она ответит на телефонный звонок, но не позвонила. Вместо этого я выдвинула ящик тумбочки, достала книгу, открыла ее и начала читать.

«Шли и шли и пели «Вечную память», и когда останавливались, казалось, что ее по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра».

Эти слова тронули мою душу. Мне было знакомо чувство, которое остается после того, как заканчивается песня. Я закрыла книгу, вышла на балкон, на котором умещался один стул, и снова раскрыла книгу.

Дочитав до места, в котором Юрий снова встречается с Ларой в полевом госпитале, я поняла, что книга, которую в Агентстве считали оружием, на самом деле является романом о любви. Мне захотелось закрыть книгу и больше никогда не возвращаться к ней. Но я этого не сделала. Я продолжала читать до тех пор, пока солнце не скрылось за крышами зданий. Я читала до тех пор, пока не зажглись уличные фонари и мне не пришлось прищуриваться, чтобы разобрать предложения. Когда стало слишком темно, я вернулась в комнату. Завернувшись в халат, я легла и продолжила читать до тех пор, пока не заснула, положив палец между страниц, словно закладку.

Когда я проснулась, была уже почти полночь, и мне хотелось есть. Я оделась и положила книгу в сумочку.

Проходя по лобби отеля, я увидела сидевшую на кресле под портретом Флобера женщину, с которой столкнулась в книжном магазине. На ней был безукоризненный твидовый костюм Chanel, а волосы были идеально завиты, хотя на этот раз чуть более светлые, чем во время прошлой нашей встречи, когда она рассказала о том, что произошло с Генри. Увидев меня, она встала и, не глядя на меня, вышла из дверей отеля на улицу.

Мы шли, наверное, минут двадцать. За все это время женщина ни разу не оглянулась. Потом она остановилась у входа в Café de Flore на бульваре Сен-Жермен. Вход в кафе был украшен белыми рождественскими гирляндами. На террасе кафе было пусто, а на сиденья плетеных стульев ветер намел небольшие сугробы снега, словно они оделись в белые меховые пальто. На втором этаже здания на балконе с коваными железными перилами криво висел плакат в цветах французского триколора со словами «Vive de Gaulle».

Войдя внутрь, женщина снова расцеловала меня в обе щеки, показала на стоящий у дальней стены стол, за которым сидел человек, которого я уже однажды видела, и ушла.

Он встал, чтобы поприветствовать меня. Слишком маленькие очки в роговой оправе, в которых он был на презентации итальянского перевода романа, исчезли.

– Ciao, bella, – произнес он не на чистом итальянском, а с сильным русским акцентом, и поцеловал мою руку. – Рад тебя видеть. Надеюсь, что ты пришла, чтобы сдать в химчистку платья?

– Может быть.

Мы сели, и мужчина передал мне меню.

– Заказывай все, что захочешь, – он поднял вверх палец. – Все-таки на шоколадных пирожных долго не протянешь.

Перед ним стояла початая бутылка белого вина и серебряное блюдо с улитками. Я заказала крок-месье официанту в белом галстуке и ждала, что скажет мне мужчина.

Он допил вино и жестом попросил официанта принести еще бутылку.

– Женщины нравятся мне больше, чем мужчины, но вино я предпочитаю как тем, так и другим, – пошутил он. Все мужчины одинаковые, вне зависимости от того, являются они коммунистами или капиталистами. – Хотел лично поблагодарить тебя за щедрость, – продолжал он.

– Экспонат оказался полезным?

– О, да. Очень разговорчивый. Очень… как бы это выразиться…

– Общительный?

– Совершенно верно. Общительный.

Я не стала интересоваться тем, что стало с Генри Ренне, потому что совершенно не хотела этого знать. В течение года я мечтала о том, чтобы отомстить ему. После того как меня уволили, я хотела уничтожить не только его, но и сжечь дотла здание самого Агентства. Но сейчас, услышав подтверждение того, что произошло с Генри, почувствовала лишь легкое облегчение. Злость – это всего лишь слабый суррогат, неполноценный заменитель грусти. Злость – как сахарная вата, упоение местью моментально исчезает. И сейчас, когда месть свершилась, я не могла понять, ради чего мне жить дальше.

Официант вернулся с моим заказом. Мой новый друг ел улитки и лаконично излагал свое видение моего будущего.

– Как долго ты собираешься пробыть в Париже? – спросил он.

– Я не покупала обратный билет.

Он окунул улитку в расплавленное масло.

– Прекрасно! Тебе стоит немного попутешествовать. Увидеть мир. У такой женщины, как ты, прекрасное будущее.

– Это точно, – он высосал улитку из раковины и показал на меня вилкой с двумя зубчиками. – Но ты – женщина изобретательная. И заслуживаешь того, о чем просишь.

– Я уже не уверена, что это так.

– Я тебя уверяю, что так оно и есть. Ты себя недооцениваешь. Возможно, этого не замечают всякие невнимательные люди, но я замечаю. Как говорил Эмерсон, надо уметь открывать двери.

После приезда в Париж я несколько раз обходила расположенный за оградой особняк Hôtel d’Estrées ^[28], смотрела на развевающееся красное знамя с золотыми серпом и молотом и думала: «Интересно, каково это было бы – войти в это здание одним человеком, а выйти другим?» И сейчас мой собеседник предлагал мне узнать, что чувствует тот, с кем это происходит.