Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго» - читать онлайн книгу. Автор: Лара Прескотт cтр.№ 80

Чуть позже той ночью меня разбудил Митя и сказал, что под нашими окнами на улице происходит скандал. Я накинула на плечи шаль и вышла на балкон. На улице трое мужчин в женских платьях танцевали и пели песню «Черный ворон». Мне никогда не нравилась эта народная песня.

От шума проснулись соседи, многие из которых вышли на балконы и принялись кричать на мужчин внизу. Те только стали громко смеяться. Один из мужчин показал на меня пальцем, потом они взялись за руки и стали петь еще громче.

– Даже отсюда видно, что они в париках, – заметил Митя, – и рты у них накрашены, причем очень плохо. Как у клоунов.

– Сумасшедшие пьянчуги, – сказала Ира и положила руку на мое плечо. – Пошли в дом, мама.

– Они ни перед чем не остановятся, – сказал Боря после того, как я рассказала ему об этом инциденте. – Пока не сведут нас в могилу, они не успокоятся. Я уже написал письмо в Кремль с просьбой дать нам с тобой разрешение на выезд из страны.

– Ты даже меня не спросил? А что, если я не захочу эмигрировать?

– Не захочешь?

– Ты со мной даже не посоветовался.

– Я еще не отправил это письмо.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я не смогу уехать без тебя. Пусть уж лучше меня сошлют в лагеря.

– А что станет с моей семьей? Ты об этом подумал?

Он ответил, что мы что-нибудь придумаем. Я не знала, что он уже обсудил этот вопрос со своей женой. Он спросил ее о том, поедет ли она с ним в эмиграцию, и та ответила, что никогда не уедет из России. Она сказала, что Боря может уезжать, но они с сыном останутся в СССР и отрекутся от него после того, как тот уедет.

На следующий день он сообщил мне, что порвал свое письмо в Кремль.

– Как я могу жить в другом городе, смотреть в окно и не видеть моих берез? – сказал он.

Борис решил, что не допустит того, чтобы его выдворили из страны.

Я понимала, что он никогда не эмигрирует. Он не смог бы прожить без России. Он бы никогда не смог оставить эти леса, снег, сорок, белок и свои прогулки. Он не пережил бы расставания со своей дачей, садом и привычным образом жизни. Он бы скорее умер предателем в России, чем свободным человеком на Западе.

Боре запретили получать почту, отрезав его связь с миром, однако вскоре адресованные ему письма стали появляться у меня под дверью. Некоторые письма были в конвертах с почтовым гашением, некоторые – без него, на некоторых стоял обратный адрес, а на некоторых нет. Каждое утро мы с Ирой собирали пачки писем и заворачивали их в оберточную бумагу. Потом на электричке ехали в Переделкино, где в маленьком доме нас ждал Боря. Я превратилась в его почтальона.

Он получил письма от студентов из Парижа, художника из Марокко, солдата с Кубы, домохозяйки из Торонто. Он открывал каждый конверт, и его лицо светлело.

Одно из самых интересных писем пришло от молодого человека из Оклахомы. Этот молодой человек писал о том, что недавно расстался с любимой и как роман «Доктор Живаго» тронул его сердце. Адрес на конверте был написан следующим образом: «Борису Пастернаку, Россия, где-то под Москвой».

Боря лично отвечал на все полученные письма летящим, изящным почерком, исписывая десятки страниц фиолетовыми чернилами. Он писал, пока не начинали болеть рука и спина, и отказывался от помощи. Он не хотел, чтобы кто-то другой писал под его диктовку.

– Я хочу прикоснуться к ним рукой, – объяснял он.

Но были и те письма, на которые он не отвечал. Это были письма от тех, кто ненавидел его и поддерживал политику государства. Несмотря на то, что Боря отказался от Нобелевской премии, в стране были те, кто хотел, чтобы витающий в облаках опустился на землю. Эти люди хотели поставить Борю на колени, хотели, чтобы он склонил свою голову. Он не собирался этого делать, но и не хотел вступать в дискуссию с такими людьми. Для меня, а также многих наблюдавших за его бездействием со стороны, его поведение могло бы показаться проявлением слабости.

Если Борис решил ничего не предпринимать, то я не собиралась сидеть, сложа руки.

Я встретилась с Григорием Хесиным ^[29], которого знала еще со времен работы в «Новом мире».

Он вполуха выслушал то, что я хотела ему сказать, и, когда я закончила, ответил, что ничем не может мне помочь.

Я вышла из его кабинета и тут же столкнулась с человеком, который предложил мне выход из ситуации.

Этим человеком был некий Исидор Грингольц, которого я пару раз видела на чтениях Бориса. Это был презентабельного вида молодой человек в европейском костюме, со светлыми волнистыми волосами. Он говорил мне, что сделает все, чтобы помочь Борису, а я, даже не знаю почему, кивала каждому его слову.

Мы пошли ко мне домой, где и приступили к разработке плана действий. После нескольких часов споров с участием Иры и Мити Исидор сказал нам, что единственная надежда Бориса – это письмо-прошение к Хрущеву с просьбой простить его и не высылать из страны. Я колебалась, потому что понимала, что мне будет сложно убедить Борю подписать такое письмо, которое к тому же составил незнакомый ему человек. Но Исидор говорил очень убедительно, и в конце концов я поняла, что другого выхода у меня просто нет.

Исидор сам написал первый вариант письма, а я отредактировала текст, чтобы он больше походил на Борин, после чего отвезла это письмо в Переделкино. Борю настолько измотало все то, что произошло с ним в последнее время, что когда Ира спросила, подпишет ли он письмо, то у него не было сил повысить на нее голос, и он взял ручку.