И тут я все поняла. Это был мистер Холт.
– У него были густые бакенбарды?
– По-моему, да.
Мелоди порылась в кармане и протянула мне какой-то шерстяной комок. Это была вязаная шапочка, зеленая, с выпуклым желтым солнышком.
– Я связала для тебя, – сказала Мелоди.
Я тут же натянула шапку на голову, чтобы скрыть смущение.
– Вау, спасибо, – сказала я.
– Не за что, – ответила Мелоди.
– Ты ее вязала до того, как мы поссорились, или после? – спросила я.
– И до, и после.
И Мелоди ушла. А я, стоя в дверях, прокричала:
– Спасибо за шапку и за то, что навестила, Мелоди!
И она прокричала в ответ:
– О, кстати, я хочу, чтобы меня называли Мел!
– Хорошо, Мел! – крикнула я и подумала, что имя ей идет.
Когда вернулась сестра, я все ей выложила. О том, что покупки привез мистер Холт.
– Мистер Холт! – воскликнула сестра, и завращала глазами, и энергично заработала челюстями, перемалывая жевательную резинку, что свидетельствовало об умственной активности. – Маме не надо рассказывать, – сказала она.
– Почему?
– Он сделал это тайком, и я думаю, он знает, что лучше.
– Лучше, чем что? – спросила я.
– Лиззи, – проговорила сестра очень серьезно. – Возможно, это он.
– Он? Боже, – сказала я, не зная, что и думать.
И я рассказала остальные новости о Мелоди. Какой она была милой, какой замечательный комплимент от мистера Лонглейди передала, а еще связала мне шапку и пришла в такую даль, а еще расстроилась из-за наших зверушек и вообще переживает, что мы переехали сюда.
– Вернее друга не имел никто, – сказала сестра. В такой формулировке ее замечание прозвучало поэтично, но, возможно, крылся в ней и легкий сарказм.
Тем вечером мы долго болтали, лежа в кроватях. Условились ничего не рассказывать маме о мистере Холте, решив, что просто позволим природе взять свое. Мы говорили и говорили, но заснули прежде, чем наш разговор иссяк.
Однажды рано утром, когда я еще лежала в кровати, послышался удивленный мамин вскрик. Я подумала, что она, возможно, проделала еще одну дыру еще в одной двери или ручка отвалилась. Но поняла, что она разговаривает по телефону.
– Я опоздаю, – сказала мама. – Может, вообще не смогу сегодня прийти.
И потом добавила еще что-то, бессвязно и всхлипывая, и мне стало ясно: случилось нечто ужасное. И так оно и было.
Я боялась спускаться на первый этаж, представляя, что могу там увидеть, но все-таки преодолела себя. На улице было совсем темно, а лампочка в прихожей перегорела, и мама в ночной рубашке сидела на полу, поджав ноги по-турецки, в руках ее моргал велосипедный фонарь. Я подумала, что с ней случился нервный срыв, и уже решала, что же делать – позвонить в полицию или сварить кофе, – как в дверь тихонько постучали. И вдруг перед нами возник мистер Холт в своем большом пальто. За его спиной занимался рассвет, а в молодых изгородях свиристели птицы. Это было похоже на сцену из «Белоснежки».
Мама отступила, впуская его, а потом увидела меня на лестнице и охнула. И сказала мне, что Дебби умерла. Я не поверила, подумала, что мне это все снится. Это же было весьма вероятным, с учетом появления мистера Холта в его огроменном пальто, да еще после того, как мы с сестрой решили, что он-то и есть будущий человек у руля, плюс все эти щебечущие птицы и чудовищная новость про Дебби. Как-то слишком много странного сразу, чтобы быть правдой. Поэтому я села на ступеньку, обхватила руками коленки и стала ждать, что будет дальше.
– Что вы планируете делать? – спросил мистер Холт.
– В таких случаях не планируют, – сказала мама.
Мистер Холт все стоял у двери.
– Я уверена, вы понимаете, насколько это для нас печальная новость, – сказала мама.
Мистер Холт взглянул на меня и кивнул:
– Я понимаю.
Затем добавил, что сейчас поедет, откроет гараж, а через час вернется.
– Я хочу вам с этим помочь, – сказал он.
А потом он ушел, и мама посмотрела на меня и спросила:
– Что он сейчас сказал?
А я просто кивнула, имея в виду, что он сказал именно то, что ей показалось.
Потом нам пришлось пережить несколько ужасных минут, когда остальные спустились и им пришлось выслушать новости. Дебби умерла на подушке в своем уголке и выглядела очень мирно. Никто из нас не слышал, как она лаяла, поэтому мы пришли к заключению, что она мирно умерла во сне. Нам было слишком грустно, чтобы демонстрировать скорбь. Поэтому мы съели по кусочку кекса «Баттенберг» и выпили по чашке чаю, а потом вернулся мистер Холт, и в его присутствии мы не могли упиваться горем, потому что должны были вести себя образцово-показательно.
– Хотите чашечку кофе? – спросила сестра.
– Нет, спасибо, милая, – сказал мистер Холт.
Мистер Холт спросил, как мы намерены поступить с Дебби. Мы все сказали, что хотим похоронить ее на лужайке и поставить каменное надгробие, но мистер Холт сказал, что это невозможно, потому что лужайка слишком маленькая. Он предложил кремировать ее у ветеринара и продолжать жить дальше.
Мы согласились, на самом деле никто из нас не хотел, чтобы Дебби лежала рядом со старым кроликом по кличке Зайка. Мистер Холт положил завернутую в одеяло Дебби в багажник своей машины, и мы все поехали к ветеринару. У ветеринара мистер Холт положил Дебби на стол, и все. Потом мистер Холт отвез нас домой и уехал.
Несколько дней спустя он принес камень. Размером камень был с два кирпича, бежевого цвета, – могильный камень Дебби, хотя никакой могилы не было.
– Какую надпись хотите сделать? – спросил мистер Холт.
Джек, который обычно очень хорошо формулировал мысли, предложил «Деббака», что не соответствовало его обычному уровню и звучало по-идиотски.
– «Дебби, лучшая собака в мире»? – попыталась я.
– Слишком длинно, – сказала сестра.
– «Дебби, собака», – сказал Джек.
– Слишком по-детски, – сказала я.
– Как насчет «Принцесса Дебби Рейнольдс»? – предложила мама. – Это ее официальное имя.
Но официальное имя настолько не подходило Дебби, что мы все растерялись и не знали, что ответить. Тут мистер Холт сказал:
– «ПДР» выйдет дешевле, а означает то же самое.
– Да, – сказали мы с сестрой, – «ПДР».
– Идеальная собака, покойся с миром, – сказал Джек, но это прозвучало как-то странно, и слова его оставили без внимания.
И когда через несколько дней мы снова увидели камень, на нем большими буквами было выбито «ПДР». Вырезанные в камне буквы были словно наполнены тенью и казались выпуклыми. Наверное, оптическая иллюзия или намеренный прием резчика по камню. Выглядело это мрачно и красиво, а значит, идеально подходило, чтобы увековечить память о нашей чудесной Дебби.