– Почему бы тебе не взять с собой Крошку Джека? – предложила мама.
– Ему нельзя, потому что он сбежал, помнишь?
– О, просто возьми его с собой.
– Но что, если он опять убежит? – спросила я.
– Держи его, – посоветовала мама.
– Ехать долго, – застонала я.
– Ты справишься, – сказала она.
И я надела на Джека поводок, и ему это совсем не понравилось, он пытался вырваться, как иногда делают непослушные собаки. Тогда я спокойно, в стиле моей учительницы мисс Торн, объяснила ему: «Вот что ждет маленьких мальчиков, которые убегают от шофера своего папы».
Кеннет был совсем не рад видеть Крошку Джека в качестве пассажира, но я показала ему сдерживающее приспособление.
– Если он сбежит, пусть сам добирается, – буркнул Кеннет.
– У него не получится, – сказала я, потрясая поводком из плетеной кожи.
Мы сели на заднее сиденье и доехали до заправки у моста Бэгшоу – это было недалеко. А теперь я могу объяснить, почему Кеннет любил останавливаться на этой заправке. Дело в том, что менеджер этой заправки поставил на заправочный пистолет устройство, прекращающее подачу бензина после заполнения бака, и зажимчик, чтобы заправочный пистолет не падал. Это давало работнику заправки возможность оказать другие мелкие услуги – например, помыть стекло или проверить воду, что он и делал вполне охотно и бесплатно. Во всей Англии Кеннет не встречал других заправок, где оказывали бы подобные услуги. А вот в США – он там прожил много лет, работая шофером у конгрессмена, – услужливые заправщики и автоматические заправочные пистолеты были нормой. Кен считал нашу страну отсталым болотцем, а местных водителей – идиотами, готовыми смириться со слишком редкими проверками масла и стеклами, покрытыми пятнами. Вот почему ему нравилось заезжать на заправку у моста Бэгшоу, и вот почему он любил отвозить нас к отцу (если не брать в расчет маленьких сбегающих детей).
Зная, что в прошлый раз Джек дал деру именно на этой заправке, я крепко держала поводок и высматривала тревожные признаки. Но когда мы снова поехали, Крошка Джек заснул, положив голову мне на колени, как настоящая собака.
Вскоре ошейник свободно болтался над рубашкой Джека, а я поедала конфетки со вкусом груши, чтобы меня не укачивало. Кен попыхивал сигаретой, он включил радио.
– Твоему папе не нравится, когда я включаю радио в машине в его присутствии, – сказал Кеннет.
Потом по радио заговорили об «Аполлоне», и он быстро выключил.
– Вы не любите космос? – спросила я.
И он ответил:
– Да, по правде говоря, терпеть его не могу.
Мы медленно ехали через пригороды («Понастроили тут», – бурчал Кеннет), и я смотрела в окно.
– Два дома, два гаража, два дома, два гаража, – сказал Кеннет. – Если я что и ненавижу, так это лязг поднимающейся гаражной двери. Что случилось с деревянными дверьми, которые нормально открывались?
«Какой странный объект для ненависти! – подумала я. – Интересно, а меня тоже станут волновать подобные вещи, когда мне будет столько же лет, сколько и ему, то есть примерно сорок?»
Высадив нас в Лестере возле универмага «Фенуик» на углу Бельвуар-стрит, Кеннет велел нам подниматься в ресторан на четвертом этаже и сказать, что мы встречаемся с мистером Вогелом. Он потрепал Джека по голове и спросил: «Ты все еще с нами, Фидо?» – и Джек громко залаял, так что Кеннет даже подпрыгнул, назвал его мелкой дрянью и уехал.
Крошка Джек не позволил мне снять ошейник и поводок, заходясь в лае, когда я пыталась это сделать. Он настоял на том, чтобы пройти по универмагу на четвереньках, принюхиваясь. На нас обеспокоенно таращились. Я вела себя так, как будто все нормально. В лифте одна старушка сказала: «С собаками нельзя», и Джек ее облаял.
Папа уже сидел в ресторане, он разулыбался, увидев меня, и даже прокомментировал мою новую радикальную стрижку, но потом посмотрел вниз и увидел Джека. Тут он пришел в ярость и попытался силой снять с него ошейник. Джек зарычал, цапнул папу за руку и убежал под стол, за которым парочка поедала запеченное мясо дня. Парочка приподняла скатерть, чтобы посмотреть на него, и он залаял.
Папа присел на корточки, чтобы достать Джека, но Джек снова его укусил. Парочка позвала официантку, Джек и на нее зарычал. В конце концов папа запихнул Джека в лифт и звонко шлепнул его.
А потом Кеннет спешно повез нас домой без всякого обеда, и я ему все рассказала. Кеннет сказал, что это точно самая смешная история, которую он слышал за год, и что он перескажет ее за ужином, чтобы всех повеселить. Упомянутый им ужин навел нас на определенные мысли, и я спросила, можно ли остановиться у ресторана. Но Кеннет не доверял Джеку и не хотел брать на себя ответственность.
Джек залаял, и я, выступив переводчиком, объяснила, что он обещает не убегать. В конце концов Кеннет купил нам по булочке с яичным салатом и один «Кит Кат» на двоих. И Джек перестал вести себя как собака и сказал «спасибо» по-английски.
Сестра на 100 % позавидовала, что не увидела, как Джек клацает зубами, и кусается, и лает, так что мы заново разыграли все представление, и она так сильно смеялась, что даже немножко описалась, а мама попросила еще раз разыграть сценку и тоже смеялась. Это был великий день для Джека. Я думаю, он изменил его навсегда. Он узнал, что можно произвести на людей впечатление, даже ничего не говоря и не переодеваясь в выходную одежду.
Позже папа позвонил, чтобы обсудить с мамой поведение Крошки Джека. Я услышала, как она сказала: «Ну а ты чего ожидал?» А потом: «Я попрошу его тебе позвонить, если он захочет. Ему решать».
Позже мы всей семьей обсудили, стоит ли Джеку звонить папе.
Мама вела себя очень рассудительно и поддерживала Джека, но все-таки сказала, что, по ее мнению, Джеку, наверное, следует позвонить, учитывая, что он укусил папу дважды, и тут мы снова засмеялись.
И Джек позвонил. Мы сидели тихо, чтобы не пропустить ни слова, но услышали только:
– Я не знаю.
– Я знаю.
– Я не знаю.
– Я знаю.
– Ну хорошо.
– Пока.
После всего этого шумного веселья сестра спросила меня, что я думаю о Чарли в сравнении с папой, и хотя мне совсем не хотелось вставлять ей палки в колеса, я сказала, что в сравнении с папой Чарли выглядит истинным придурком.
– Вот черт, – сказала сестра, и я с ней согласилась.
Чарли сказал, что он не может полностью расслабиться в маминой гостиной в ее нынешнем состоянии. Слишком она аскетична. Ему не нравились голые деревянные полы и белые стены. Они напоминали ему о беленом амбаре, который играл центральную роль в каком-то ужасном событии в его жизни. Ужасные события в его жизни обычно происходили во время войны или прямо перед ней.
– Тебе нужно что-нибудь потемнее и помягче, – сказал он, вероятно имея в виду подушки и шторы.