– Передам, не сомневайся.
Мы выдохнули в оставшуюся после него пустоту. Пенелопа встретилась со мной глазами.
– Благодарю тебя.
А затем повернулась к Телемаху.
– Сын! – Впервые я услышала, как она обращается к нему напрямую. – Слишком долго я заставила тебя ждать. Прогуляешься со мной?
Глава двадцать четвертая
Они спускались по тропинке к берегу, а мы смотрели им вслед. Телемах, похоже, не оправился еще от потрясения, и это было вполне естественно. Он избран Афиной и может помириться с матерью – то и другое выяснилось в одно мгновение. Я хотела сказать ему что-нибудь перед уходом, но слов не нашлось.
Телегон толкнул меня под локоть:
– Что Гермес имел в виду под наследством Телемаха?
Я покачала головой. Только сегодня утром увидела я зеленые почки – первые этой весной. Афина точно выбрала время. Явилась, как только поняла, что сможет вывести Телемаха в море.
– Не знал, что заклятие снимается три дня. Разве ты не можешь применить этот… как его? Моли?
Я повернулась к нему:
– Ты же знаешь, заклятия управляются моей волей. Стоит мне ее ослабить – они рухнут в тот же миг. Так что нет, три дня это не займет.
Он нахмурился:
– Ты солгала Гермесу? А Афина не разгневается, если узнает?
Его наивность до сих пор меня порой пугала.
– Я не собираюсь ей об этом сообщать. Телегон, мы с богами имеем дело. Свои секреты нужно держать при себе, а то все потеряешь.
– Ты сделала так, чтобы дать им время поговорить, – сказал он. – Пенелопе с Телемахом.
Молод он был, но не глуп.
– Вроде того.
Он постукивал пальцем по ставню. Львы не шевелились – шумы, порождаемые его неугомонностью, были им хорошо известны.
– Увидим мы их снова? Если они покинут остров?
– Ты увидишь, наверное.
Если Телегон и заметил мою поправку, то ничего не сказал.
Грудь моя слегка вздымалась. Так давно не говорила я с Гермесом – и забыла уже, сколь непросто выдержать этот проницательный, всевидящий взгляд.
– Думаешь, Афина попытается меня убить? – спросил Телегон.
– Афине придется принести клятву, прежде чем явиться сюда, и клятва свяжет ее. А в случае чего у меня есть копье.
Я заняла руки повседневной работой – тарелками, стиркой, прополкой. А когда стало смеркаться, собрала корзину с едой и послала Телегона разыскивать Пенелопу с Телемахом.
– Не задерживайся, – предупредила я. – Им нужно побыть одним.
Он покраснел:
– Я не дурачок.
Я вздохнула:
– Знаю.
Пока его не было, я ходила из угла в угол. И не могла объяснить себе, почему так мучительно напряжена. Я ведь знала, что он уйдет. Знала с самого начала.
Пенелопа вернулась, когда взошла луна.
– Благодарю тебя, – сказала она. – Жизнь сложнее ткацкого станка. Что сплел – одним рывком не распутаешь. Но первый шаг я, кажется, сделала. Стоит ли признаваться, что мне приятно было видеть, как ты осадила Гермеса?
– Я тоже должна кое в чем признаться. Не жалею, что заставила Афину изводиться три дня.
Пенелопа улыбнулась:
– Благодарю тебя. Еще раз.
Телегон сидел у очага, оперял стрелы, но и с несколькими едва управился. Он, как и я, был неспокоен, шаркал по каменному полу, глядел в окно на пустую садовую дорожку, будто ждал, что Гермес появится снова. Я мыла столы, и без того чистые. Переставляла горшки с зельями туда-сюда. Черный траурный плащ Пенелопы свисал со станка, почти готовый. Я могла бы сесть за него, поработать немного, но перемена руки отразится на ткани.
– Пойду прогуляюсь, – сказала я Телегону.
И вышла, прежде чем он успел ответить.
Ноги понесли меня к знакомой маленькой лощине под сенью дубов и олив. Ветви здесь давали хорошую тень, трава росла мягкая. И можно было слушать поющих над головой ночных птиц.
Он сидел на поваленном дереве – силуэт во тьме.
– Не потревожу тебя?
– Нет.
Я села рядом. Чуть влажная трава холодила ноги. Вдалеке кричали совы, не насытившиеся еще после скудной зимы.
– Мать рассказала мне, что ты для нас сделала. И сейчас, и прежде. Благодарю тебя.
– Рада, если это пошло на пользу.
Он слабо кивнул:
– Она, как всегда, мили на три вперед все видела.
Над нами, дробя луну на осколки, качались ветви.
– Готов встретиться с сероокой богиней?
– А кто готов?
– Ты хотя бы ее уже видел. Когда она прекратила распрю между твоим отцом и родичами женихов.
– Я видел ее много раз. В детстве она часто являлась мне. Но в собственном обличье – никогда. Я замечал нечто особенное в окружающих. Ну, знаешь… Прохожий, дающий уж очень подробный совет. Старый друг семьи, у которого глаза во тьме светятся. В воздухе пахло железом и маслянистыми оливками. Я произносил ее имя, и небо сверкало как начищенное серебро. Все мои огорчения – заусенец на пальце, подначки женихов – меркли. С ней я чувствовал себя героем из песен, готовым укрощать огнедышащих быков и сеять драконьи зубы.
Сова кружила на бесшумных крыльях. Острая тоска в его голосе, как колокол, звенела в тиши.
– А после возвращения отца я больше ее не видел. Я долго ждал. Жертвовал ей овец. Вглядывался в каждого прохожего. Не странно ли, что замешкался вон тот пастух? Не слишком ли этот моряк интересуется моими соображениями?
Во тьме он издал звук, отчасти похожий на смех.
– Догадываешься, наверное, что люди меня за это не любили – сначала уставлюсь на них, потом отвернусь с разочарованным видом.
– Знаешь, что она тебе уготовила?
– Почем знать, с богами-то?
Сказал будто бы с укором. Опять эта непреодолимая пропасть между смертным и божеством.
– Ты, несомненно, получишь власть и богатство. И вероятно – возможность стать Телемахом Справедливым.
Он вперил глаза в лесной сумрак. Едва взглянул на меня с тех пор, как я пришла. Что бы там между нами ни возникло – теперь развеялось словно дым на ветру. Мысли его, устремленные в грядущее, были с Афиной. Это случится, я знала, и удивлялась другому – как больно мне, что случилось это так быстро.
Я поспешно заговорила:
– Ты непременно должен взять лодку. Она заколдована от кораблекрушения, тебе известно. Может, это и не нужно, раз Афина тебе помогает, но зато ты сможешь отправиться сразу, как соберешься. Телегон возражать не будет.