Сравните эту сумму с другой: газеты пишут, что на прошлой неделе, во время резкого падения китайского и других фондовых рынков, за два-три дня испарились 5000 000 000 000 долларов. В пересчете – 4,4 триллиона евро. Исчезли. Пропали. Газеты часто указывают суммы в долларах и для нас пересчитывают их в евро. По логике вещей, для стариков вроде меня хорошо бы пересчитывать их еще и в гульденах. В данном случае, по моим подсчетам, получается примерно 10 триллионов гульденов. Так-то. Теперь мы, по крайней мере, имеем представление о потерях на бирже.
ПОНЕДЕЛЬНИК 7 сентября
Госпожу Лангефелд поймали на краже ложки. Когда она после ужина направлялась к лифту, дежурная сестра попросила разрешения заглянуть в корзинку ее ролятора. Госпожа Лангефелд разрешения не давала. Тут подоспела глава хозяйственной службы, извлекла из корзинки ложку, представила ее на всеобщее обозрение и немедленно препроводила госпожу Лангефелд в свой кабинет. Чуть позже господин Дикхаут компетентно сообщил, что при домашнем обыске в комнате Лангефелд было обнаружено шестьдесят пять ложек и вилок из столовой. Дикхаут, притаившись за дверью в коридоре, подслушал громкие вопли изумленных сестер, обнаруживших целый ящик, полный столовых приборов.
Подозреваю, что исчезновение вилок и ложек стало настолько очевидным, что персонал получил задание провести небольшое расследование.
– Мужчины – охотники, женщины – собирательницы, – резюмировал господин Дикхаут после того, как публично пригвоздил госпожу Лангефелд к позорному столбу.
Животрепещущий неразрешимый вопрос: зачем человеку шестьдесят пять вилок и ложек? Я сочувствую госпоже Лангефелд. Другие обитатели нашего дома считают, что нужно было вызвать полицию.
Мы думали, что наша футбольная команда достигла дна, но нет: Нидерланды проиграли Турции со счетом 3:0. Небольшая, но сплоченная группа болельщиков вчера пропустила ужин, чтобы посмотреть матч. После окончания игры мы испытывали не только голод, но и горькое разочарование. Эверт сказал, что даже он, в своем инвалидном кресле, сыграл бы лучше, чем эти гребаные татуированные футбольные миллионеры. Он и впрямь был страшно зол.
– В последнее время турецкому народу приходится туго. Наш проигрыш немного взбодрит его. Не так ли, Эверт?
Эверт предложил мне заткнуться.
Зато порадовались турок-уборщик и, разумеется, господин Окжегульджик. Но он тактично воздержался от бурного ликования.
ВТОРНИК 8 сентября
Вчера за столом позади меня сидели три дамы. Рядом аккуратно в ряд стояли их роляторы. Одна из дам спросила меня, какой сегодня день.
– Понедельник, седьмое сентября, – сказал я.
– Понедельник, седьмое сентября, – громко повторила она, обращаясь к своей соседке.
– Понедельник, седьмое сентября, – еще громче сообщила та своей соседке.
– Понедельник, седьмое сентября, – сообщила мне эта третья дама.
Я подтвердил.
Минут через пятнадцать приковыляла еще одна дама.
– Я думала, по вторникам вы заходите к мужу, – сказала дама номер 1.
– Конечно, захожу, каждый вторник. Но сегодня понедельник.
– Так сегодня понедельник? Сейчас спрошу.
– Сегодня понедельник? А я это уже спрашивала? – спросила меня дама номер 1.
– Мне все равно, – сказал я. – В самом деле, понедельник. Понедельник, седьмое сентября.
Приходится иногда проявлять терпение.
Теперь мне все труднее вести дневник. Боюсь, это творческий кризис. (Лично у меня книги о писателях, склонных к творческим кризисам, вызывают глубокий читательский кризис.) Нужно продержаться еще немного. Ведь я обещал самому себе довести дневник до 31 декабря, вдохновляясь прекрасным (но неосуществимым) заветом Кафки: “Книга – ледоруб для замерзшего моря души”.
Еще больше пугает то, что в последнее время мне все труднее не только писать, но и читать. Я все чаще перечитываю одну и ту же страницу, так как забываю только что прочитанное, если отвлекусь или, того хуже, засну над книжкой. И в большинстве случаев дело тут не в книжке.
СРЕДА 9 сентября
Прервав партию в шахматы, а точнее, серию промахов, Эверт вдруг сказал:
– Вся концепция неба представляется мне сомнительной.
– Ты о чем?
– Надеюсь, прости господи, что рая не существует. В долгосрочной перспективе всякий рай становится адом. Если окажешься там рядом с Рамзесом Шаффи, он целую вечность будет орать тебе в ухо: “Мы не свернем с пути”
[27].
Я спросил его, с кем бы он хотел оказаться рядом. Эверт надолго задумался.
– Не знаю. Хотел бы иметь для себя одного такой рай, где мог бы встречать друзей. Приглашал бы тебя на партию в шахматы, на коньячок и хорошую беседу. Например, о небесном рае.
Я почти убежден, что потусторонней жизни не существует, о чем и сообщил ему. А если рай все-таки существует, то я и там предвижу большие про блемы.
– Разве угодишь всем, когда, к примеру, “Аякс” играет против “Фейеноорда”?
– И кто будет выносить мусорное ведро? – продолжил Эверт ход моих рассуждений.
Но больше всего мы опасаемся встретить в раю террористов, которые свободно разгуливают повсюду, обмотав себя поясами шахидов, ведь через некоторое время они поймут, что семидесяти девственниц маловато для вечности.
Мы каждый день заглядываем друг к другу, без уговора. Бывает, что мы сталкиваемся в коридоре:
– Привет, а вот и ты!
Госпожа Де Граве очистила свой платяной шкаф в пользу беженцев.
– Хорошо, что какая-нибудь бедная сирийская женщина скоро наденет мой костюм, – удовлетворенно сказала она.
– Правда, с небольшой дыркой, – должен был признать господин Де Граве.
– Дареному коню в зубы не смотрят, – возразила госпожа Де Граве.
– Вообще-то сбор голландского секонд-хенда уже прекращен, – сказал Граме. – Теперь барахло можно просто отдать старьевщикам.
– А они опять появились? – спросила госпожа Дёйтс.
Госпожа Де Граве весьма разочарована тем, что ни одна беженка не будет щеголять в ее костюме.
ЧЕТВЕРГ 10 сентября
В последнее время разные члены СНОНЕМа осторожно справляются у меня о здоровье Эверта. Они уже пытались задавать вопросы субъекту, о котором идет речь, но тот уклоняется от серьезного ответа.
– Я сижу на диете Weight Watchers
[28], – отмахивался он от друзей, замечавших, что в последнее время он сильно похудел. – И, если продолжу в том же духе, стану почетным участником программы.