Это мой конёк. Наука запоминания и забывания - читать онлайн книгу. Автор: Ильва Эстбю, Хильда Эстбю cтр.№ 21

Согласно укоренившейся традиции, принято считать, что травматичные воспоминания отличаются от обычных. Если у человека появляются признаки множественной личности или иные диссоциативные расстройства, активируются скрытые механизмы выживания, помогающие пережить кризис.

Почему все устроено именно так? Поражающие воображение сцены, яркие чувства и события, способные поколебать наши собственные представления о том, кем мы являемся, оставляют в нашей памяти более глубокий след, чем обыденная реальность. Травма цепляется за нашу память всеми возможными способами, чтобы мы обязательно запомнили произошедшее. Она окрашена более яркими эмоциями, чем все прочие пережитые нами события, и ставит под сомнение многие наши представления о мире и о самих себе. Забыть о случившемся тяжело не только поэтому: воспоминания всплывают сами — точно так же из разноцветной коробки выскакивает игрушечный клоун на пружине, которая распрямляется именно тогда, когда вы этого совсем не ждете. У жертв потрясений эта самая коробочка не закрывается, и воспоминание и весь пережитый ужас набрасываются на них снова и снова.

Опрос, проведенный среди 207 госслужащих, которые 22 июля были на работе, показал, что примерно половину из них даже через год мучают воспоминания о теракте. Состояние четверти из них по степени серьезности приближается к посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР). У тех, кого в момент происшествия там не было, реакция другая. Они понимают, что могли бы быть на работе, и их мучают возникающие в воображении картины того, как пострадали их коллеги ^[42].

ПТСР развивается через некоторое время после травмирующего события. Когда воспоминания не тускнеют и сопровождаются попытками их отогнать, они лишь укрепляются, и мы теряем над ними контроль. Чтобы не переживать произошедшее снова и снова, человек избегает всего, что напоминает о травме. Такая ситуация осложняет повседневную деятельность, работу и учебу. Кроме того, не думать о пережитой травме очень непросто. Это как если бы нам сказали: «Не думайте о слоне!» О чем мы начнем думать? Слон бродит неподалеку, опрокидывает предметы и занимает ужасно много места, чем сильнее мы притворяемся, что его не существует.

Приятные воспоминания тоже бывают спонтанными и порой всплывают из ниоткуда. Как выяснила в своей работе Дорте Бернтсен, это ассоциации с тем, о чем мы беседуем, то, о чем нам напоминают. Звучащая по радио музыка переносит нас в прошлое, в то время, когда нам было 15. Мы об этом даже не задумываемся и ясно осознаем лишь в тот момент, когда громкость спонтанного воспоминания зашкаливает — такой силой травмирующее воспоминание, разумеется, тоже обладает. Воспоминания занимают место — следствие самого факта, что у нас есть память. Иногда оно закрепляется и возникает ПТСР, иногда со временем тускнеет, превращается в страшную историю и перестает быть слоном в посудной лавке.

«Почему одни страдают ПТСР, а другие нет? Это и есть главный вопрос», — говорит Инес Бликс и приводит несколько возможных объяснений, которые отчасти проясняют общую картину.

Возможно, люди по-разному обрабатывают воспоминание в рабочей памяти, по-разному противостоят нежелательной информации, гибкость, с которой они контролируют память, тоже бывает разной. Мелкие различия в базовых функциях мозга, которые мы не замечаем в повседневной жизни, ярко проявляются в экстремальных ситуациях — например, во время травмирующего события и после. Люди также по-разному организуют воспоминания о своей жизни, из-за чего травмы занимают больше места, чем остальные события.

«Фиксация на событии — вот в чем дело, — объясняет Инес Бликс. — Во время исследования мы выяснили, что те, кто считал 22 июля важной вехой своей личной биографии, переломным моментом для себя как личности, более подвержены ПТСР. Фиксация объясняет случаи, когда у пациентов состояние ПТСР сохранялось даже на протяжении трех лет после 22 июля. Предполагаем, что из-за фиксации доступ к травматическим воспоминаниям упрощается, они становятся ориентиром».

Мы как бы садимся на слона верхом — сложно про него не думать, когда он постоянно нас сопровождает. И однажды мы сами превращаемся в слонов, ассоциируя себя с травмой — она становится частью нас самих, центром нашей жизненной истории.

Важную роль в этом процессе также играет гиппокамп. Ряд исследований выявил, что у людей с посттравматическим стрессовым расстройством гиппокамп меньше, если сравнивать со средними показателями. Разумеется, все задавали себе этот вопрос: опасны ли психологические травмы для самого мозга? Как реакция на стресс, когда человек чего-то очень сильно боится, резко увеличивается уровень гормона кортизола — в больших дозах он вреден для мозга, особенно для гиппокампа, столь же хрупкого, как настоящий морской конек, в честь которого он получил название.

Группа ученых под руководством Гилбертсона провела уникальное исследование на близнецах — возможно, оно дает альтернативное объяснение. В каждой паре, участвовавшей в эксперименте, один из близнецов перенес психологическую травму. Так появилась возможность сравнить размеры гиппокампов (а у однояйцевых близнецов они очень похожи) у двух групп: людей без травмы и тех, кому повезло меньше.

Поразительно, но Гилбертсон и его коллеги выявили, что гиппокамп был одинаковым у близнецов с травмой и без ^[43].

«Вполне возможно, что фактором риска является размер гиппокампа — то, каким он был до травмы», — говорит Инес Бликс. Загадкой остается тот факт, что у людей с более мелким гиппокампом воспоминания оказываются настолько яркими, что выводят человека из строя. Не должно ли быть наоборот — более крупному гиппокампу легче вызвать в памяти тяжелые воспоминания?

С размером гиппокампа мы ничего поделать не можем. Мы никак не подготовим память на тот случай, если нас коснется беда. Но что делать, если травма — это уже свершившийся факт? По мнению Инес Бликс, если мы знаем о нормальных реакциях памяти, наша работа с травматическими воспоминаниями будет более успешной.

«Всем нам пригодится следующая информация: навязчивые воспоминания — это стандартная реакция и со временем они по большей части потускнеют».

И вот уже слон все реже вторгается в наше сознание, постепенно пациент даже берет его под личный контроль и отгораживается от него забором. Страх, что слон вечно будет нас преследовать, — наш самый главный враг.