Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Минаков cтр.№ 34

О подвигах и «наполеонизме» Тухачевского Корнфельду, скорее всего, рассказали офицеры-семеновцы Энгельгардт и Лобачевский, с которыми, как выше уже отмечалось, Тухачевский «был очень дружен»⁴⁵⁸. Все три офицера-семеновца, Тухачевский, капитаны С.К. Лобачевский и Б.В. Энгельгардт, оказались на фронте одновременно, отправившись туда 2 августа 1914 г. Именно поэтому Лобачевский и Энгельгардт могли наблюдать «наполеоновские увлечения» Тухачевского в походных условиях. Особенно Энгельгардт, его «земляк-смолянин», являвшийся в августе 1914 г. младшим офицером 5-й роты, которая, как и 7-я рота, где служил Тухачевский, входила в состав 2-го батальона полка.

Из цитированных фрагментов воспоминаний следует, что в семеновской офицерской среде к 1917 г. за Тухачевским уже закрепилось несколько ироничное полковое прозвище «Наполеон».

Сквозь призму его полкового прозвища, пожалуй, воспринимались и все последующие действия Тухачевского, связанные с переходом его к большевикам, и с его службой в Красной армии, и его реальной и потенциальной, ожидаемой ролью в «русском коммунизме». В связи со сказанным выше, обращает на себя внимание и дневниковая запись полковника (с 1922 г. генерал-майора) А.А. фон-Лампе (тоже бывший «семеновец», сослуживец Тухачевского) от 24–27 марта 1920 г.: «…Какая ирония: Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?»⁴⁵⁹. На первый взгляд, «иронию» ситуации фон Лампе, возможно, усмотрел в том, что молодой офицер российской императорской гвардии, подпоручик-семеновец, «бьет» бывшего опытного генерала российской императорской армии. Но, возможно, что мне представляется более вероятным, вспомнив полковое прозвище подпоручика Тухачевского «Наполеон», полковник задался вопросом-сомнением, с едва заметным оттенком иронии: не тот ли это подпоручик-семеновец Тухачевский, иронично прозванный офицерами-однополчанами «Наполеоном»? Не тот ли это наш полковой «Наполеон»?

Надо сказать, что и некоторые другие, чем-либо примечательные или выдающиеся офицеры-семеновцы, его сослуживцы, также имели полковые прозвища. Командира полка генерал-майора Ивана Севастьяновича фон-Эттера офицеры, особенно молодые, за глаза ласково-иронично называли «Ванечка», а артистичный штабс-капитан поляк Бржозовский умело имитировал командирский голос. Подпоручика Павла Александровича Купреянова прозвали «Монтигомо Ястребиный Коготь», а не пользовавшегося уважением в полковой офицерской среде командирского угодника поручика Казакова прозвали «Молчалиным».

Прочитав персональный состав Особого совещания при Главкоме Каменеве, учрежденного в ходе советско-польской войны и представленного в газетной статье «На службе у большевиков», врангелевский офицер, полковник Генерального штаба Алексей Александрович фон Лампе, бывший офицер л-гв. Семеновского полка, 7 ноября 1920 г. прокомментировал его в своем дневнике: «…кое-кто из очень хороших моих знакомых – Зайончковский, Гиттис, Лазаревич и т. д. Да и наш Семеновец Тухачевский!»⁴⁶⁰

Из этой записи следует, что фон Лампе включает в число своих «очень хороших знакомых», оказавшихся «на службе у большевиков», и Тухачевского. Следует отметить, и это немаловажно, что фон-Лампе, бывший офицер л-гв. Семеновского полка, назвал своего однополчанина Тухачевского «нашим Семеновцем». Чувство «полковой солидарности» инерционно, пожалуй, даже подавляло в нем, убежденном белогвардейце, естественное чувство политической неприязни к Тухачевскому. Фон Лампе гордился своей принадлежностью к «семеновской полковой семье», чему свидетельством может служить и принятый им литературный псевдоним «Л.Г. Семеновский», и не видел оснований отлучать от «семеновской полковой семьи» и Тухачевского: «что поделаешь, enfant terrible»⁴⁶¹. «Белый» семеновец испытывал даже что-то близкое чувству гордости за «красного» семеновца Тухачевского: хоть и «красный», но все-таки «наш, Семеновец!», «Знай наших!»

Принадлежавший к старой «семеновской фамилии» Алексей Александрович фон Лампе (1885–1967), окончивший в 1913 г. Николаевскую академию Генерального штаба, с началом Первой мировой войны, т. е. с июля 1914 г., оставаясь в списках л-г. Семеновского полка (в 8-й роте 2-го батальона), как офицер Генштаба был прикомандирован к штабу 18-го стрелкового корпуса. Это подтверждается также списком офицеров в «боевом (фронтовом)» составе полка на 1 августа 1914 г.⁴⁶² В нем не упоминается штабс-капитан фон Лампе. Никаких сведений, ни прямых, ни косвенных, о личном знакомстве этих офицеров-однополчан, Тухачевского и фон-Лампе, не имеется. В своем дневнике последний нигде об этом не пишет. Однако выпущенный в полк 12 июля 1914 г. подпоручик Тухачевский по прибытии в полк еще до объявления войны, несомненно, познакомился, в соответствии с полковой традицией, со всеми офицерами полка, в том числе и со штабс-капитаном фон Лампе. Последний был в списках офицеров того же 2-го батальона, что и Тухачевский, туда назначенный, и еще не был откомандирован в штаб 18-го стрелкового корпуса. Кроме того, в ходе кампании 1914 г. фон-Лампе бывал в своем полку. «10-го ноября (1914 г.), – вспоминал полковник-семеновец А.А. Зайцов-1, – в Имбромовице приехал в полк наш офицер, причисленный к генеральному штабу (в штабе XVIII-го корпуса) шт. – капитан фон-Лампе и впервые открыл нам глаза на общий ход событий»⁴⁶³.

Во время своего приезда в полк в ноябре 1914 г. штабс-капитан фон-Лампе прежде всего общался с офицерами своего батальона, в состав которого входила 8-я рота, которой командовал его близкий родственник штабс-капитан В.М. Мельницкий, и 7-я рота, командующим которой с 11 сентября 1914 г. был подпоручик Тухачевский⁴⁶⁴. Молодой офицер уже обнаружил повышенный интерес к оперативно-стратегическим вопросам, но в еще большей мере Тухачевский был уже известен и в полку, и во всех полках 1-й гвардейской пехотной дивизии своим подвигом на Кжешувском мосту. Поэтому неспроста в ноябре 1920 г. фон-Лампе в своем дневнике назвал Тухачевского в числе своих «старых хороших знакомых».

На поведенческую установку «Тухачевского, человека и впечатлительного, и нервного…» (к такому заключению пришел Цуриков⁴⁶⁵) влияло, особенно в пореволюционную эпоху, вне всякого сомнения, собственное внешнее сходство с Наполеоном, даже воспринимаемое им самим с иронией. «У него было предчувствие и мания «великого будущего», – вспоминал хорошо знавший его Л.Л. Сабанеев⁴⁶⁶. Сабанеев конкретизировал «предчувствие» того «великого будущего»,⁴⁶⁷ к которому маниакально устремился Тухачевский. «Насколько я могу понять из его высказываний, – делился Сабанеев познанием объекта своей памяти, – он имел в виду, подобно Наполеону, воспользоваться революцией и хаосом в политике, а также своим положением в армии (маршал и одно время председатель Реввоенсовета), совершить переворот «бонапартистского» типа, иными словами, объявить себя диктатором и свергнуть вообще советскую власть. Потом в разговорах он часто возвращался к отрывкам из этого плана»⁴⁶⁸. Но был ли он и в самом деле «потенциальным Наполеоном» Русской революции или, как его порой называли, «потенциальным Наполеончиком» в СССР 30-х гг?⁴⁶⁹

Вряд ли Сабанеев мог судить об указанных намерениях Тухачевского, когда последний стал уже маршалом (ноябрь 1935 г.) и «председателем Реввоенсовета (1931 г.; имеется в виду – заместителем Председателя РВС СССР). Выше уже было отмечено, что Сабанеев покинул СССР в 1926 г. Встречался ли он за границей с Тухачевским после 1926 г., когда тот выезжал в Германию (1932 г.) или в Англию и Францию (в 1936 г.)? Сведений таких не имеется, а сам Сабанеев ничего об этом не говорит. Поэтому высказанные им наблюдения на предмет «бонапартизма» Тухачевского относятся ко времени до 1926 г.