Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Минаков cтр.№ 30

Для него это обстоятельство было важно. На это указывает тот факт, что в анкетных сведениях он всегда указывал не только свой чин подпоручика, но свое представление в капитаны. Очевидно, он позиционировал себя в этом чине в годы Гражданской войны, даже в чине подполковника, который соответствовал чину капитана гвардии (согласно Табели о рангах): при переходе гвардейского капитана в армейский полк, он автоматически становился подполковником. Эта мелочь, несомненно, дополняет штрих к характеристике личности Тухачевского: чин капитана гвардии или армейского подполковника был более «солидным», «внушительным» для характеристики репутации военного специалиста, чем чин подпоручика.

«НЕ НАПОЛЕОН ЛИ?»

«Свобода, Равенство и Братство», начертанное на скрижалях Просвещения, размноженное соблазнительным призывом на знаменах Великой Французской революции, обернулось равенством обезглавленных на гильотине, их братством в общей могиле и свободой погибать на полях кровопролитных сражений беспрерывных наполеоновских войн.

Великая Французская революция воплотилась в Наполеоне – символе Европы, «обезбоженной» Просвященным Разумом, выродившимся в революционный произвол, заливший мир кровавым потоком войн, хлынувшим с революционной гильотины, в котором пятнадцать лет захлебывались Европа.

«XIX век выбрал кумиром Наполеона, – заметил А Мальро, – и все пошло своим чередом». «Наполеон I, без сомнения, самая яркая фигура XIX столетия», – почти в унисон с Бальзаком и Мальро считал великий русский художник В.В. Верещагин⁴⁰⁸, создавший целую серию картин, посвященных Отечественной войне 1812 г.

Пораженный явлением Наполеона еще подростком, Пушкин не смог освободиться от этого впечатления и в более зрелые годы:

И спустя годы по-прежнему Наполеон для Пушкина оставался «властителем… дум». В 1830 г. в последнем своем стихотворении, посвященном Наполеону, Пушкин задавался вопросом:

Однако, как это ни покажется странным, даже, быть может, в чем-то и парадоксальным, но первым «бонапартистом» в России был великий русский полководец А.В. Суворов. Единственным, но чрезвычайно красноречивым, достоверным свидетельством отношения Суворова к генералу Бонапарту, является его письмо, целиком посвященное молодому революционному генералу.

«О, как шагает этот юный Бонапарт! – писал Суворов 25 октября 1796 г. своему племяннику А.И. Горчакову. – Он герой, он чудо-богатырь⁴¹⁰, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско свое затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель тогда только замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер, свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пиемонтцев. О, как он шагает! Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома неодолимая сила натиска – более не надобно. Супротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный совет в голове. В действиях свободен он, как воздух, которым дышит; он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей!»⁴¹¹

Стилистика этого письма выходит за пределы традиционного эпистолярного жанра. Это – поэзия, это настоящая «Ода генералу Бонапарту», написанная Суворовым, вдохновленным ярким образом Бога Войны, вдруг явленного ему в пламени Великой Французской революции. Он сравнивает его с Юпитером, побеждающим «природу и людей», называет его «гигантом», «колдуном-волшебником», видит в нем нового Александра Великого. Бонапарт был единственным, в своем отношении к которому Суворов позволил себе столь откровенно-восторженные оценки.

Однако умудренный жизненным, военным и политическим опытом, старик-фельдмаршал, что знаменательно, почти пророчески завершал свое восхищение: «…Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет»⁴¹². Четко сформулированная мысль Суворова будто выразила предчувствие Отечественной войны 1812 года и скалу Святой Елены. В Бонапарте русский полководец почувствовал готовность (быть может, еще не осознаваемую самим Бонапартом) ввязаться в политическую бурю, а классика военной науки, современника и участника наполеоновских войн К Клаузевица военное искусство и военно-политическая деятельность Наполеона, возможно, подтолкнули к классической формуле: «Война – это продолжение политики другими средствами».

Увлечение Наполеоном – символом воплощения и укрощения Революции – для молодых и амбициозных офицеров старой русской армии, оказавшихся как среди «белых», так и среди «красных», было весьма характерно. Вопреки сложившемуся мнению, никакого «культа Наполеона» в военном, в том числе «академическом» образовании в России не было. Оно формировало мировоззрение русского офицера-генштабиста на идеалах и нормах немецкого Генштаба. Образцом для подражания был, скорее всего, германский офицер-генштабист. Интерес к военному искусству Наполеона считался почти анахронизмом,⁴¹³ а увлечение Наполеоном как полководцем было своего рода легкой фрондой. Однако в самой ставке Верховного Главнокомандующего поклонником Наполеона и его военного искусства был давний близкий приятель и советник генерала М.В. Алексеева генерал-лейтенант Е.В. Борисов⁴¹⁴. Скрытая и открытая пропаганда наполеоновского искусства «революционной войны» имела место и в Красной армии⁴¹⁵.

Стереотипный взгляд на Русскую революцию всегда стремился разглядеть в ее развитии и эволюции этапное сходство с Великой Французской. Проводились параллели между их стихийно-народным началом, между якобинской и большевистской диктатурами, рассуждали о русском «Термидоре», ожидали и пытались угадать «персону» «русского Наполеона» среди революционных генералов.