– Ты не заметила в ней одно имя. А я заметил.
– Какое еще имя?
– Себастьян Мейкпис.
Лира села в кровати.
– Где оно было?
– В той записной книжке, я уже говорил. Единственный адрес в Оксфорде.
– Когда ты его увидел?
– Когда ты ее листала.
– Почему мне не сказал?
– Думал, что ты наверняка увидела сама. И вообще тебе сейчас не так-то просто что-либо сказать.
– Не глупи, а? Вполне можно было сказать. Где она сейчас? У Малкольма?
– Нет, я ее спрятал.
– Почему? Куда?
– Потому что решил выяснить, откуда там взялось имя мистера Майкписа. И вчера ночью я пошел и отнес книжку ему.
Лира чуть не задохнулась от гнева. На мгновение у нее и правда перехватило дыхание, она задрожала всем телом. Пан перескочил со столика на кресло.
– Лира, если ты не намерена слушать, как же я тебе расскажу…
– Ах ты грязный крысеныш! – Лира почти плакала. Она не узнавала собственного голоса, не могла взять себя в руки и прекратить говорить такие гадкие вещи. И даже не понимала, почему она вообще их говорит. – Ты мошенник, ты вор, ты предал меня тогда ночью, когда позволил тому деймону увидеть себя… Увидеть с тем бумажником, а теперь еще и это, да еще у меня за спиной!..
– Потому что ты не хотела меня слушать! И сейчас не слушаешь!
– Нет! Это оттого, что я тебе больше не доверяю! Ты мне чужой, Пан, черт тебя возьми! Передать не могу, как отвратительно то, что ты сделал…
– Если бы я его не спросил, я бы никогда…
– А ведь я тебе… Как я тебе доверяла когда-то! Ты же был для меня всем, как скала в бурном море… И так меня предать!
– Предать?! Только послушай себя! Думаешь, я смогу когда-нибудь забыть, как ты предала меня в мире мертвых?!
Лиру словно ударили кулаком в грудь. Она упала обратно на подушку.
– Не смей! – прошептала она едва слышно.
– Это было худшее, что ты со мной сделала, за всю нашу жизнь!
О, она прекрасно знала, о чем он говорит. Перед ней тут же встал речной берег в царстве смерти и тот страшный миг, когда она оставила Пана позади и отправилась одна искать призрак своего друга Роджера.
– Да, – сказала она, почти не слыша собственного голоса за стуком сердца. – Я помню. А ты помнишь, почему я это сделала.
– Ты знала, что собираешься это сделать, и ничего мне не сказала.
– Я не знала! Как я могла знать? Мы услышали, что тебе с нами нельзя, в самую последнюю минуту. Мы всегда были вместе и всегда будем – вот что я думала и чего хотела, всегда быть вместе до самого конца. А потом тот старик сказал, что тебе дальше нельзя. А Уилл даже не знал, что у него есть деймон, но ему все равно пришлось сделать такую же ужасную вещь, оставить часть себя позади… Ох, Пан, ну не думаешь же, что я это планировала! Ты считаешь меня настолько жестокой?
– Тогда почему ты меня никогда об этом не спрашивала? О том, каково все это было для меня?
– Но мы же говорили об этом!
– Только потому, что я начал! Ты ничего не хотела знать…
– Пан, это нечестно…
– Ты ничего не хотела знать, не хотела посмотреть правде в лицо!
– Мне было стыдно. Я должна была так поступить… Мне было стыдно сделать это и стыдно не сделать. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, и если ты этого не знал…
– Когда старик увез тебя на лодке во тьму, мне как будто живот распороли, – тихо сказал Пан дрожащим голосом. – Я почти умер. Но хуже всего – даже хуже боли – было одиночество. Меня бросили. Ты бросила меня одного. Ты хоть понимаешь, что я смотрел и смотрел в темноту, и плакал, и звал тебя, и старался не терять тебя из виду, пока… А ты уплывала от меня в ночь. Последними исчезли твои волосы – это было последнее, что я видел, пока тьма не поглотила тебя. Мне бы и этого хватило – проблеска волос, лоскутка света, которым ты была… если бы только он остался и я мог на него смотреть. Я бы смог ждать, я бы ждал сколько угодно, только бы знать, что ты там и мне можно тебя видеть. Я бы и шагу прочь не ступил, если бы только… видел…
Он замолчал. Лира тихо всхлипывала.
– Ты думаешь, что я… – попыталась сказать она, но голос не слушался. – Роджер…
И слезы окончательно задушили ее.
Несколько мгновений Пан сидел на столе и смотрел на нее, а потом отвернулся и вздрогнул, как будто тоже заплакал, но ни один не проронил ни слова и не потянулся к другому…
Лира лежала, свернувшись в тугой комок, спрятав голову в руки, и плакала, пока не кончились слезы.
Через некоторое время она смогла сесть и вытереть глаза. Пан лежал к ней спиной, напряженный, дрожа всем телом.
– Пан, – произнесла она невнятно. – Пан, я все понимаю и понимала. Я ненавидела себя за это и всегда буду ненавидеть, пока жива. Я ненавижу каждую частицу себя, которая не ты, и мне придется с этим жить. Иногда я думаю, как бы так исхитриться и убить себя, не убив при этом и тебя, – я так несчастна, что правда могла бы это сделать. Счастья я не заслуживаю, я сама это знаю. Мир мертвых… то, что я сделала, было ужасно, но оставить Роджера там было нельзя, и я… Хуже этого в моей жизни не было ничего. Ты прав, совершенно прав, и я прошу простить меня… И сожалею, всем сердцем сожалею.
Он не шелохнулся. В ночной тишине она слышала, как он тоже негромко плачет.
– Дело не только в том, что ты сделала тогда, – пробормотал он наконец. – Дело и в том, что ты делаешь сейчас. Я тебе уже говорил: ты убиваешь себя – и меня – этим твоим новым образом мыслей. Кругом мир, полный красок, а ты пытаешься сделать его черно-белым. Словно этот твой Готфрид Бранде – какой-то колдун… Он заставил тебя забыть все, что ты раньше любила, все таинственное, все места, где собираются тени… Неужели ты не видишь, какие пустые миры они описывают – он и Талбот? Ты же не думаешь, что вселенная настолько суха и бесплодна! Ты не можешь так думать! Тебя будто заколдовали.
– Нет никакого колдовства, Пан, – проговорила Лира так тихо, словно надеялась, что он не услышит.
– Никакого мира мертвых, надо полагать, не существует, – продолжал он. – Это все незрелые детские фантазии – иные миры, волшебный нож, ведьмы… Всему этому нет места в той вселенной, в которую ты пытаешься верить. Как, по-твоему, работает алетиометр? У символов так много всяких значений, им можно приписать что угодно, что только захочешь. Сами по себе они ничего не значат. А я… Я вообще просто игра ума. Свист ветра в пустом черепе. Лира, я правда думаю, что с меня хватит.
– О чем ты говоришь?
– И прекрати на меня дышать. От тебя воняет чесноком.
Она отвернулась, униженная и уязвленная. Двое лежали в темноте и тихо всхлипывали. Когда утром Лира проснулась, Пана рядом не было.