Моя война. Писатель в окопах: война глазами солдата - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Астафьев cтр.№ 38

Я понимаю, каждому человеку и обществу хочется выглядеть лучше. Но это, на мой взгляд, совершенно не должно касаться писателя. Писатель, если он чувствует себя самостоятельно мыслящим человеком, он сам себе судья и господин, он не может об этом молчать. Он должен говорить с людьми на том языке, на котором способен говорить и возвыситься до той правды, на которую способен…

Мне дорог мой народ, мое Отечество. Все, что у него болит, болит и у меня. Но у меня болит еще, помимо всего прочего, когда врут. Когда врут бесконечно, – это уже привычный климат лжи. Я думаю, что общество, которое столько пролило крови, столько страдало, достойно уважения правдой, оно должно жить ощущением правды, порядочности, честности.

И я рад, что начал писать в период, когда существовала так называемая «лакировочная литература». Литература уникальная в своем роде, нигде в мире небывалая и только закономерно рожденная у нас за счет лжи, обмана. И вот общество все же смогло преодолеть этот страшный недуг и прежде всего за счет творческих потенциальных сил в своем народе. И я дожил до такого счастья, когда литература возвысилась до правды, и рассказал народу эту правду, и от этого не пострадал никто; просто стали себя чувствовать лучше, и какие-то изменения произошли не без влияния этой литературы, так называемой деревенской прозы. И я верю, что мы доживем до такого времени, когда сможем откровенно смотреть друг другу в глаза. Если только это будет утеряно, общество наше переродится, оно имеет к этому тенденцию; оно станет совершенно мне непонятным. Во всяком случае, не тем, за которое я воевал.

Все-таки я верю в потенциальные возможности русского народа и думаю, что наши недуги окажутся преходящими. В общем-то, мы побеждали и не такое, эти недуги преодолимы.

Меня часто на встречах спрашивают: как жить дальше? Чем жить? И я думаю, почему именно у меня? Может быть, потому, что я, сам того не ведая, дотронулся до каких-то болевых точек жизни. Только начал дотрагиваться…

Я не обыватель, который думает, что история литературы с него началась, на нем закончилась. Мой скромный труд пусть будет той площадкой, с которой начнут свой путь люди будущего, кто придет нам на смену.

Какой-то высшей истины человечество в целом не достигло, а я всего лишь его маленькая составная часть. Но я всегда больше любил людей не тех, которые знают истину, а которые ищут ее. Мне довелось побывать у Гроба Господня в Иерусалиме. Я его всегда представлял литературно, театрально, во многом благодаря игровым фильмам о Христе, которые я совершенно не перевариваю. В них правда киношная, а Правда и Вера – это явление высшей силы, они рождаются вместе с человеком и существуют для него. В тот момент, когда я побывал у Гроба Господня, ощутил это, в этом моем шаге, в дне прожитом была подготовка к этой встрече. Я бы хотел, чтобы каждый из нас имел Бога в душе и чтобы он всегда был высоким, недоступным, и это стремление к чему-то высочайшему, малодоступному, что нельзя потрогать руками, – есть высочайшее духовное счастье человека. Вот в этом направлении я всю жизнь и работал, стараясь самоусовершенствоваться каждой книгой.

Я начинал мой путь в литературе очень примитивно, как областной писатель, и было у меня много соблазнов остаться областным писателем, надо было сделать усилие над собой для преодоления своей неуклюжести, невежества, я не говорю, что до конца преодолел их, на это не хватит и всей моей жизни. А опорой для меня всегда служила строгая с виду, прекрасная сибирская природа, она сама по себе борющийся организм, существующий не просто. Каждый день в ней происходят изменения, бывает она сурова в бурю, в час половодья несчастна, бывает прекрасна. Я думаю, наш народ похож на свою природу. Его и надо любить таким, чтобы утраченное в человеке, те же стремления к труду, например, были восстановлены, хотя бы за несколько поколений. За последнее время я встретился с очень многими отрадными явлениями в нашей жизни. Вот посмотрите, как интеллигенция, рабочие, бывшие колхозники вкалывают на своих огородах – это ведь обнадеживает. Человек на своей земле всегда будет трудиться до последнего, пока не упадет.

Я благодарен времени, до которого дожил, когда могу писать в меру того умения, которого достиг, а умение это, как горизонт: чем ближе к нему приближаешься, тем оно дальше отдаляется. Я не люблю писателей, которые говорят: у меня нечего исправить. Если Гоголь по восемь раз свои творения переписывал, все не был доволен, так нам Бог велел и по восемнадцать раз переделывать, чтоб хоть какую-то полноценную продукцию представить.

Из ответов на вопросы

– Виктор Петрович, как вы считаете, может сегодня пригодиться советская мораль, высказывания, подобные Николаю Островскому: «Чтобы не было мучительно больно за бессмысленно прожитые годы…»

– Мораль по Островскому знал я когда-то в детстве, в юности следовал ей, но за мои семь десятилетий столько было прожито морали, столько произнесено демагогии, столько было спекуляции на этой фразе, на жизни Островского, спекуляции на всякой примерной жизни и вождей, и гениев. Их сначала убьют у нас в России, а потом в пример ставят. (Я бы хотел, чтобы, вспоминая Александра Сергеевича Пушкина, люди молились, а идет буквально вакханалия по Пушкину, все его вспоминают, все отыскивают цитаты, всем он сгодился.)

Самое главное в нас – утрата духовности, нравственности. Прежде чем думать о борьбе за все человечество, давайте лучше поборемся за самих себя, за наших детей. А чтобы не было «мучительно больно», работать надо, как работали крестьяне – за все отвечать во дворе, в доме, за детей, за печку, за дрова, за скотину…

– Как вам удается оставаться самим собой?

– Виноваты в этом мама, семья и природа. Я знаю людей, которые всю жизнь состояли в коммунистах, и их даже эта партия не смогла испортить, настолько они хорошо были воспитаны отцом, матерью, жизнью самой, что никакая идеология: ни фашистская, ни коммунистическая – не могла на них повлиять.

Как-то меня осматривал молодой доктор, что не назовет, все больное. На чем же тогда живу, – спрашиваю. У вас, – говорит, – огромный потенциальный заряд жизненных сил. Вот на нем и живете, он вас и спасает.

Многое у меня война отняла: часть памяти отшибло на Днепре, зрение, но многое и оставила, – я не загадывал прожить дольше пятидесяти. Думаю, что живу сейчас годы моей мамы, которая погибла в 29 лет. Она невинная жертва, в 30-м году утонула в Енисее, плывя с передачей к отцу в тюрьму. Вот столько лет мне дано, о которых я и не мечтал – я доживаю мамин век. Настолько этот человек был из чистой, доброй крестьянской семьи, настолько он был благороден, трудолюбив, – было бы неправильно, если бы я жил по-иному, перед памятью матери, перед памятью бабушки.

– Как вы считаете, в России остался народ или одно население?

– Один мой знакомый, летчик, получил квартиру в новом доме, я тогда был у него, и был в другой раз, совсем недавно – не узнал ни дома, ни подъезда, настолько все обезображено, исписано, в подъезде пахнет мочой, дерьмом; можно еще и другое называть: отрубленные головы, брошенные дети, взорванные дома – за все это существует возмездие, наверно, мы потеряли это право – называться народом.