– Да.
– Тогда валяй. Об этом ты сможешь рассказывать внукам. Но
поспеши.
Пока Лоринг все это рассматривал, Притчард обернулся к
Альбертсону.
– Мне нужен аппарат Негли. Я собираюсь приоткрыть его
чуть-чуть пошире. Тогда мы попробуем. Я не знаю, смогу ли я добраться до этого,
но я сделаю все, что смогу.
Лестер Альбертсон, заменивший старшую медсестру, вложил
свежестерилизованный зонд в руку Притчарда. Притчард, мурлыкая про себя песенку
«Бонанза», обработал разрез быстро и почти без нажима, лишь иногда посматривая
на зеркальце, закрепленное на конце зонда. Он работал, полагаясь в основном на
ощущения при прикосновениях. Альбертсон затем утверждал, что никогда в жизни не
встречал такой изощренной хирургии действительно на кончиках пальцев.
В добавление к глазу, они нашли часть ноздрей, три ногтя и
два зуба. Глаз продолжал пульсировать и пытался подмигнуть даже в ту секунду,
когда Притчард начал его пунктуру с последующим вырезом. Вся операция, от
начального зондирования до конечной ампутации, заняла всего двадцать семь
минут. Пять кусочков ткани шлепнулись на поднос из нержавеющей стали позади
раскроенной головы Тада.
– Я думаю, мы все прочистили, – наконец произнес Притчард. –
Все посторонние включения тканей были, по-моему, присоединены рудиментарным
ганглием. Даже если остались другие включения, у нас, я полагаю, были хорошие
шансы убить их.
– Но... как объяснить, что мальчишка все еще жив? Я
подразумеваю, что они были частью его самого, не так ли? – спросил в изумлении
Лоринг.
Притчард указал на поднос.
– Мы обнаружили глаз, несколько зубов и ногтей в башке этого
малого, и вы считаете их частью его организма? Вы видели недостающие ногти на
его пальцах? Хотите проверить?
– Но даже рак есть лишь часть собственно пациента...
– Это не был рак, – терпеливо сказал Притчард. Его руки
делали свое дело, пока он ораторствовал. – В очень многих случаях, когда мать
рожает единственного ребенка, этот младенец фактически начинает существование в
ее чреве как двойня, друг мой. Пропорция достигает соотношения два к десяти.
Что происходит с другим утробным плодом? Сильнейший поглощает слабейшего.
– Поглощает его? Вы подразумеваете, что он съедает двойника?
– спросил Лоринг. Он выглядел немного бледным. – Мы говорим о внутриутробном
каннибализме?
– Называйте это как хотите, но происходит оно весьма часто.
Если им удастся разработать сонаграмное устройство, о котором столько болтают
на всех медицинских конференциях, мы действительно сможем узнать, как часто это
случается. Но сейчас не важно, сколь часто или редко это происходит; то, что мы
увидели сегодня – это куда большая редкость. Часть двойника этого мальчика
осталась непоглощенной. Так случилось, что эти части проступили в передней доле
лба. Столь же легко они могли оказаться в его кишечнике, селезенке,
позвоночнике, еще где-либо. Обычно единственными врачами, встречающимися с
чем-то аналогичным, являются патологоанатомы – это происходит при вскрытиях, –
но я никогда еще не слыхал о случае, когда посторонние включения послужили бы
причиной смерти пациента.
– Так что же произошло здесь? – спросил Альбертсон.
– Что-то заставило эту массу ткани, которая была, наверное,
микроскопических размеров еще год назад, начать снова расти и развиваться. Часы
развития поглощенного двойника, которые остановились по крайней мере за месяц
до родов у миссис Бомонт, были снова каким-то образом заведены... и проклятая
штуковина действительно начала расти. Нет никаких секретов во всем последующем,
поскольку одного внутричерепного давления было вполне достаточно для жестоких
головных болей и конвульсий у мальчика.
– Да, – сказал Лоринг очень мягко, – но почему это
случилось?
Притчард лишь покачал головой.
– Если мне удастся попрактиковаться не только в гольфе в
ближайшие тридцать лет, вы можете тогда задать мне этот же вопрос. Возможно, к
тому времени у меня будет ответ. Все, что я знаю сейчас, это то, что я вырезал
очень необычный и очень редкий вид опухоли. Доброкачественной опухоли. И во
избежание сложностей, я полагаю, это все, что нужно знать родителям. Отец
малого мало чем отличается от китайского болвана. Я не представляю, как мне
удалось бы объяснить ему, что я сделал аборт его 11-летнему сынишке. Лес, не
дадим ему никаких поводов для раздумий.
И после некоторого размышления, он обратился ласково к
старшей медсестре:
– Я хочу уволить эту глупую телку, которая удрала отсюда.
Сделайте пометку, пожалуйста.
– Да, доктор.
Тад Бомонт покинул госпиталь через девять дней после
операции. Левая половина его тела была очень слаба еще целых шесть месяцев, и
иногда, когда Тад особенно уставал, он видел странные редкие мигающие вспышки
света перед глазами.
Мать купила в подарок Таду старую 32-клавишную пишущую
машинку «Ремингтон», и эти вспышки появлялись у него незадолго до сна, при
попытках наилучшим образом выразить какую-то мысль или наметить развитие сюжета
рассказа, над которым он трудился. Со временем эти явления также исчезли.
Тот ужасный и ни на что не похожий звук – писк целой
эскадрильи воробьев – больше никогда не напоминал ему о себе после операции.
Он продолжал писать, приобретая уверенность и оттачивая
стиль, и продал свой первый рассказ журналу «Америкэн тин» через шесть лет
после начала своей настоящей жизни.
Родители, да и сам Тад, знали, что осенью у него была
вырезана незлокачественная опухоль из верхней доли лба. Когда он вспоминал об
этом, он думал только о том, что чрезвычайно счастливо отделался.
Часть первая
Дурацкая фаршировка
Мэшин медленно и тщательно расправил ножницы своими длинными
и сильными пальцами.
– Держи его голову, Джек, – сказал он человеку позади
Холстеда. – Держи ее крепче, пожалуйста.
Холстед увидел, что собирается делать Мэшин и начал вопить,
в то время как Джек Рэнгли сжал свои сильные руки вокруг его головы, сделав ее
неподвижной. Вопли заполняли заброшенный склад и отдавались в нем гулким эхом.
Пустое пространство служило естественным усилителем звука. Холстед звучал как
оперный певец-премьер на вечернем представлении.
– Я вернулся, – сказал Мэшин. Холстед крепко зажмурил свои
глаза, но это не помогло. Маленькое стальное лезвие без особых усилий вспороло
веко его левого глаза и прорезало глазное яблоко с омерзительным треском.
Кровавая вязкая жидкость начала быстро сочиться.
– Я вернулся от мертвых, и ты, кажется, совсем не рад меня
видеть, ты, неблагодарный сукин сын.