Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 79

Проблема была в том, что Хуан Диего не всегда мог вспомнить, когда именно Пепе передавал то или иное важное сообщение; для Пепе каждая новость была «важна» – каждое изменение имело значение, как и то, что не изменялось (и никогда не изменится).

Это во время эпидемии СПИДа брат Пепе написал Хуану Диего о гей-баре на Бустаманте, но было ли это в конце восьмидесятых или в начале девяностых – такие тонкости ускользали от Хуана Диего. «Да, этот бар все еще там – и он все еще для геев, – написал Пепе; Хуан Диего, должно быть, спросил его об этом. – Но теперь он уже называется не „Ля-Чина“, а „Чинампа“» ^[37].

Примерно тогда же Пепе написал, что доктор Варгас чувствует «безнадежность в медицинском сообществе». СПИД заставил Варгаса почувствовать, что быть ортопедом «нелепо». «Ни один врач не обучен смотреть, как умирают люди; мы не приспособлены оказывать им помощь», – сказал Варгас Пепе, а ведь Варгас даже не имел дела с инфекционными заболеваниями.

Это было вполне в духе Варгаса – он все еще страдал от одиночества, поскольку потерял в авиакатастрофе семью.

Письмо Пепе о «Ля-Короните» пришло в девяностых, если Хуан Диего не ошибался. Место для «вечеринок» трансвеститов было закрыто, владелец, который был геем, умер. Когда «Маленькая корона» снова открылась, она расширилась; там появился второй этаж, и теперь это было место для проституток-трансвеститов и их клиентов. Больше не нужно было переодеваться, чтобы сесть в баре; трансвеститы уже приходили во всем женском. Они и были там женщинами, – по крайней мере, так полагал Пепе.

В девяностые годы брат Пепе трудился в хосписе; в отличие от Варгаса, Пепе был приспособлен для оказания помощи людям, а «Дом потерянных детей» к тому времени уже давно перестал существовать.

«Hogar de la Niña», «Дом девочек», был открыт в 1979 году. Это был девчоночий ответ «Городу детей» – тому самому, который Лупе называла «Городом мальчишек». Пепе прослужил в «Доме девочек» все восьмидесятые до начала девяностых.

Пепе никогда не отзывался плохо о сиротских приютах. «Hogar de la Niña» был не так уж далеко от Вигеры, где находился аналогичный приют для мальчиков «Ciudad de los niños», который все еще функционировал. «Дом девочек» находился в непосредственной близости от города Куаутемок.

Пепе считал девочек непослушными; он жаловался Хуану Диего, что они могут быть жестокими друг к другу. И Пепе не нравилось, что девочки обожали «Русалочку», мультфильм 1989 года студии Диснея. В спальне у них висели переводные картинки с изображением самой Русалочки в натуральную величину – «больше, чем портрет Богоматери Гваделупской», сокрушался Пепе. (Как, несомненно, сокрушалась бы и Лупе, подумал Хуан Диего.)

Пепе прислал фотографию нескольких девочек в старомодных подержанных платьях, у которых пуговицы застегиваются на спине. На фотографии Хуану Диего не было видно, что девочки не потрудились застегнуть сзади свои платья, но брат Пепе жаловался и на это. Видимо, то, что платья оставались незастегнутыми, и было одним из примеров «непослушания» этих девочек.

Брат Пепе (несмотря на свои мелкие жалобы) продолжал оставаться «одним из солдат Христа», как любил называть себя и своих братьев-иезуитов сеньор Эдуардо. Но на самом деле Пепе был слугой детей; в этом было его призвание.

В городе появлялось все больше сиротских приютов; вместо закрывшихся «Потерянных детей» открывались другие – возможно, не с теми образовательными приоритетами, которые когда-то имели значение для отца Альфонсо и отца Октавио, но тем не менее это были приюты. Со временем в Оахаке их стало несколько.

В конце девяностых брат Пепе поступил на службу в «Хостел Хосефино» в Санта-Люсия-дель-Камино. Приют открылся в 1993 году, и монахини присматривали и за мальчиками, и за девочками, хотя мальчикам не разрешалось оставаться в приюте, когда им исполнялось двенадцать лет. Хуан Диего не очень понимал, что там за монахини, а брат Пепе не потрудился объяснить. «Madres de los Desamparados» – это «Матери Покинутых», как перевел бы Хуан Диего. (Он подумал, что «покинутых» звучит лучше, чем «брошенных».) Но Пепе называл монахинь «матерями бездомных». Из всех сиротских приютов Пепе считал «Хостел Хосефино» самым симпатичным. «Дети держат тебя за руки», – писал он Хуану Диего.

В часовне там была Дева Гваделупская, и еще одна Дева – в классной комнате; Пепе писал, что там есть даже часы Гваделупской Девы. Девочки могли оставаться в приюте, пока сами не захотят его покинуть; некоторым девушкам было уже за двадцать. Но чтобы оказаться там, время для Лупе и Хуана Диего давно прошло.

«Никогда не умирай», – написал Хуан Диего из Айова-Сити брату Пепе. Хуан Диего имел в виду, что сам он умрет, если потеряет Пепе.

Сколько же врачей остановилось на морском курорте «Энкантадор» в канун Нового года? Десять или двенадцать? А может, и больше. Филиппинская семья Кларка Френча была полна врачей. Ни один из этих врачей – и уж конечно, не жена Кларка, доктор Хосефа Кинтана, – не стали бы уговаривать Хуана Диего пропустить прием еще одной дозы бета-блокаторов.

Возможно, мужчины среди этих врачей – те, кто видел Мириам, особенно те, кто видел, как она молниеносно проткнула геккона закусочной вилкой, – сошлись бы на том, что Хуану Диего целесообразно принять сто миллиграмм виагры.

Но что касается пропуска приема дозы лопресора с последующим приемом двойной (или половинной) дозы – ни в коем случае! Этого не одобрили бы даже мужчины-врачи, отмечавшие Новый год в «Энкантадоре».

Когда за обеденным столом Мириам, хотя и чуть-чуть, коснулась темы смерти Лупе, Хуан Диего подумал о Лупе – о том, как она отчитывала безносую статую Девы Марии.

«Покажи мне настоящее чудо, – задирала Лупе великаншу. – Сделай что-нибудь, чтобы я в тебя поверила – я думаю, ты просто большая наглая баба!»

Не это ли пробудило в Хуане Диего крепнущее осознание загадочного сходства между громоздящейся в храме Общества Иисуса Девой Марией и Мириам?

В этот еще не проясненный момент Мириам дотронулась до него под столом – до бедра, до маленьких выпуклостей в правом переднем кармане брюк.

– Что здесь? – прошептала Мириам. Он быстро показал ей фишку от маджонга, игральную кость со своей историей, но не успел он пуститься в подробное объяснение, что это такое, как Мириам пробормотала: – Ой, нет, не это – я знаю про твои духоподъемные талисманы, которые ты носишь с собой. Я имею в виду, что еще у тебя в кармане?

Может, Мириам читала про кость для маджонга в его интервью? Может, Хуан Диего когда-то сболтнул лишнее, выдав свое заветное воспоминание на потребу все опошляющей прессы? Но Мириам, похоже, и сама знала о таблетке виагры, хотя он и не сказал ей об этом. Может, Дороти сказала матери, что Хуан Диего принимает виагру? Разумеется, он не говорил в интервью о приеме виагры – или все же говорил?