Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 53

В знак своих антипатриотических чувств добрый гринго украсил свои ягодицы – щель между ними как бы разрывала пополам американский флаг – и бежал в Мексику.

– Вот что значит притворяться пацифистом – три года в бегах, – говорил гринго. – Но смотри, что случилось с моим бедным отцом: он был моложе меня, когда его отправили на Филиппины. Война почти закончилась, но он оказался в десантных войска, отбивавших Коррехидор, – это февраль сорок пятого. Знаешь, можно погибнуть, когда побеждаешь в войне, – так же как можно погибнуть, когда проигрываешь. Но что это, если не невезение?

– Да, невезение, – согласился Хуан Диего.

– Вот и я о том же. Я родился в сорок четвертом, всего за несколько месяцев до того, как убили моего отца. Он никогда меня не видел, – сказал добрый гринго. – Моя мама даже не знает, видел ли он мои детские фотографии.

– Мне жаль, – сказал Хуан Диего.

Он стоял на коленях на полу рядом с ванной. Хуан Диего был впечатлителен, как и большинство четырнадцатилетних; он считал американского хиппи самым очаровательным на свете молодым человеком.

– Друган на колесах, – сказал гринго, касаясь скользкими от шампуня пальцами руки Хуана Диего. – Пообещай мне кое-что, друган на колесах.

– Конечно, – ответил Хуан Диего; в конце концов, он только что дал Лупе пару абсурдных обещаний.

– Если со мной что-нибудь случится, ты должен съездить на Филиппины ради меня – ты должен передать моему отцу, что мне жаль, – сказал el gringo bueno.

– Конечно-конечно, – ответил Хуан Диего.

Впервые на лице хиппи прочиталось удивление.

– Ты съездишь? – спросил он Хуана Диего.

– Да, съезжу, – подтвердил читатель свалки.

– Вау! Друган на колесах! Мне бы побольше таких друзей, как ты, – сказал гринго.

В этот момент он с головой ушел под воду в мыльную пену; хиппи и его кровоточащий Иисус полностью исчезли, когда дошколята, сопровождаемые возмущенной сестрой Глорией, вошли строем в ванную комнату под неустанное скандирование «¡Madre!» и «отныне и навсегда» – не говоря уже об этой чепухе насчет «ты будешь моей наставницей».

– Ну и где же он? – спросила Хуана Диего сестра Глория. – Здесь нет голого мальчика. Что за голый мальчик? – повторила монахиня: она не заметила пузырьки под водой (помимо пены от шампуня), но один из дошколят показал на них пальцем, и сестра Глория вдруг посмотрела, куда указывал наблюдательный ребенок.

И в этот момент из пены поднялось морское чудище. Можно только предположить, что для замуштрованных маленьких воспитанников приюта именно таким показался образ татуированного хиппи и распятого Христа (или же слитых воедино благодаря шампуню) – морским чудищем из религиозных мифов. И по всей вероятности, добрый гринго полагал, что после того, как он рассказал Хуану Диего такую тяжелую историю, его появление из воды должно развеять грустные мысли; возможно, хиппи-уклонист намеревался приподнять ему настроение. Мы никогда не узнаем, что задумал сумасшедший хиппи, словно кит выскочив из глубин и разбрызгав воду вокруг. Он сделал вдох и раскинул в стороны руки, будто пригвожденный к кресту и умирающий, подобно истекающему кровью Иисусу, вытатуированному на его груди. Что же двигало высокорослым мальчиком – что побудило его встать в ванне в полный рост во всей своей нагой очевидности? М-да, мы никогда не узнаем, о чем думал el gringo bueno, если даже он и думал. (На улице Сарагоса молодой американский беглец не отличался разумным поведением.)

Справедливости ради следует отметить, что хиппи погрузился в воду, когда они с Хуаном Диего были в ванной комнате вдвоем; восставший из воды добрый гринго понятия не имел, что его появление будет встречено массовкой, не говоря уже о том, что представители массовки будут в основном детьми пяти лет от роду, верящими в Иисуса. Этот Иисус не был виноват в том, что там были маленькие дети.

– Вау! – воскликнул распятый Христос; в данный момент он больше походил на утопленного Христа, и слово «вау» было иностранным для испаноговорящих детей.

Четверо или пятеро малышей тут же обмочились от испуга; одна маленькая девочка так завизжала, что несколько девочек и мальчиков больно прикусили себе языки. Те, кто был ближе к двери в спальню, с криками выбежали и бросились в коридор. Те, кому, видимо, показалось, что от гринго не убежать, писались и плакали, упав на колени и закрыв головы руками; один маленький мальчик так крепко стиснул маленькую девочку, что она укусила его за нос.

В голове у сестры Глории помутилось – чтобы не упасть, она уцепилась одной рукой за ванну, и Иисус-хиппи, боясь, что монахиня грохнется, обхватил ее мокрыми руками.

– Эй, сестра… – только и успел он сказать, как сестра Глория ударила голого мальчика обоими кулаками в грудь.

Она нанесла несколько ударов по взывающему к небесам, страдальческому лику вытатуированного Иисуса, но, с ужасом обнаружив, что она творит, сестра Глория вскинула руки и закатила глаза в самой истовой молитве, адресованной Царствию Небесному.

– ¡Madre! – еще раз воскликнула сестра Глория, как будто Мать Мария была единственной спасительницей и наперсницей монахини, то есть и в самом деле, как утверждала подобающая молитва монахини, – ее единственной наставницей.

В тот же момент el gringo bueno поскользнулся и упал в ванну; мыльная вода хлынула через край ванны, заливая пол. У хиппи, оказавшегося на четвереньках, хватило ума выключить кран. Вода наконец пошла на убыль, но по мере того, как она вытекала, перед дошколятами, из тех, кто не осмелился убежать, все больше вырисовывался разорванный пополам американский флаг на голой заднице Христа-гринго.

Сестра Глория тоже увидела флаг – эта татуировка, столь мирская по своей сути, скандально контрастировала с татуировкой агонизирующего Иисуса. Монахине, инстинктивно настроенной на осуждающий лад, показалось, что от обнаженного мальчика в пустой ванне исходит сатанинский хаос.

Хуан Диего не двигался. Он опустился на колени – его штаны намокли от воды, разлитой по полу. Вокруг него, съежившись, лежали мокрыми комочками малыши. Должно быть, в нем уже просыпался будущий писатель: Хуан Диего думал о десантниках, погибших при отвоевании Коррехидора, некоторые из них были еще совсем юнцами. Он думал о безумном обещании, которое дал доброму гринго, и испытывал трепет – так можно трепетать в четырнадцать лет от совершенно неправдоподобного видения своего будущего.

– Ahora y siempre – отныне и навсегда, – скулил один из промокших дошколят.

– Отныне и навсегда, – сказал Хуан Диего более уверенно.

Он знал, что это было обещание самому себе: то есть начиная с данного момента не упускать ничего, что было бы похоже на его будущее.

В коридоре перед классной комнатой Эдварда Боншоу на втором этаже в «Niños Perdidos» стоял бюст Девы Марии со слезой на щеке. На другой щеке Богоматери часто виднелось свекольно-красное пятно; Эсперансе оно казалось кровью – каждую неделю она вытирала его, но на следующей неделе оно опять появлялось.