По словам el jefe, пес был полупитбулем-полуищейкой, – следовательно, он был предрасположен сражаться и выслеживать добычу по запаху.
– Диабло биологически склонен к агрессии, – сказал Ривера.
– Я думаю, ты имеешь в виду, что он генетически склонен, – поправил его Хуан Диего.
Трудно оценить степень образованности ребенка свалки, усвоившего такой исключительный словарный запас; если не считать лестного внимания, проявляемого со стороны брата Пепе в иезуитской миссии в Оахаке к мальчику, который не ходит в школу, Хуан Диего не получил никакого образования, но мальчику удалось сделать больше, чем научиться читать. Он также чрезвычайно хорошо выражал свои мысли. Ребенок свалки даже говорил по-английски, хотя разговорный язык он слышал разве что от приезжих американцев. В Оахаке в то время экспатрианты из Америки представляли собой тех, кто мастерил на продажу поделки-сувениры, и обычных наркоманов. По мере того как Вьетнамская война затягивалась – в минувшем 1968 году Никсон, избранный президентом, обещал положить ей конец, – продолжало расти число потерянных душ («ищущих себя молодых людей», как называл их брат Пепе), то есть тех, кто в основном косил от армии.
Хуан Диего и Лупе едва ли общались с наркоманами. Грибные хиппи были слишком заняты расширением своего сознания с помощью галлюциногенов; они не тратили свое время на болтовню с детьми. Мескальные хиппи – пусть только когда они были трезвыми – любили поболтать с детьми свалки, и иногда среди них даже попадались читатели, хотя мескаль плохо влиял на память этих читателей. Довольно многие из косящих от призыва в армию были читателями; они давали Хуану Диего свои книги в мягкой обложке. Конечно, это были в основном американские романы; благодаря им Хуан Диего представлял тамошнюю жизнь.
И только через несколько секунд после того, как заутренний геккон исчез, за спиной Хуана Диего захлопнулась дверь лачуги, с капота грузовика Риверы взлетела ворона и залаяли все собаки Герреро. Мальчик наблюдал за полетом вороны – любой полет завораживал его, – в то время как Диабло, встав на безбортовом кузове пикапа Риверы, начал свое ужасное рявканье, от которого замолкали все другие собаки. Своим лаем Диабло, страшный пес Риверы, был обязан гену ищейки; бойцовый ген питбуля, представлявшего вторую половину Диабло, отвечал за отсутствующее верхнее веко налитого кровью и постоянно открытого левого глаза. Розоватый шрам, там, где было веко, придавал взгляду Диабло особую зловещесть. (Последствия собачьей схватки или чей-то нож; хозяин свалки не был свидетелем того случая, в котором участвовали то ли человек, то ли животное.)
Что касается зазубренного треугольного кусочка, едва ли удаленного из длинного уха собаки каким-нибудь ветеринаром, то, в общем, можно было догадаться, чьих это рук дело.
– Это ты сделала, Лупе, – сказал Ривера, улыбаясь девочке. – Диабло позволяет тебе делать с ним что угодно, даже кусать его ухо.
Лупе сложила идеальный треугольник из своих указательных и больших пальцев. То, что она сказала, как всегда, требовало перевода Хуана Диего, иначе Ривера не понял бы ее.
– Ни у животных, ни у людей нет зубов для такого укуса, – совершенно недвусмыленно сказала девочка.
Los niños de la basura не знали, когда (или откуда) каждое утро появлялся на basurero Ривера и каким образом el jefe спускался в Герреро по холму со стороны свалки. Хозяин свалки обычно оказывался дремлющим в кабине своего грузовика; его будил либо резкий, как пистолетный выстрел, хлопок закрывающейся двери с сеткой, либо собачий лай. Или его будило гавканье Диабло спустя полсекунды после исчезновения геккона или за столько же перед его появлением, так что почти никто не видел этого геккона.
– Buenos días, jefe, – обычно говорил Хуан Диего.
– Хороший день для добрых дел, amigo
[7], – часто отвечал Ривера мальчику. Затем хозяин свалки добавлял: – А где гениальная принцесса?
– Я там, где всегда, – отвечала ему Лупе, с хлопком закрывая за собой дверь.
Этот второй пистолетный выстрел достигал адских огней basurero. В небо поднималось еще больше ворон. Раздавалась какофония лая; это начинали лаять собаки свалки и собаки Герреро. Затем следовал грозный и всеподавляющий рев Диабло, чей мокрый нос утыкался в голое колено мальчика, надевшего изодранные шорты.
Костры свалки уже давно горели – тлеющие груды слежавшегося, а также перебранного вручную мусора. Должно быть, Ривера разжигал костры с первыми лучами солнца, а потом дремал в кабине своего грузовика.
Basurero Оахаки была горящей пустошью; и рядом с ней, и издалека из Герреро можно было наблюдать высоко поднимающиеся в небо столбы дыма от огней. Выходя из двери, Хуан Диего уже ощущал резь в глазах. Недремлющий глаз Диабло всегда сочился слезой, даже когда пес спал – с открытым, но не видящим левым глазом.
Тем утром Ривера нашел еще один водяной пистолет на basurero; он бросил игрушку в кузов пикапа, где Диабло немного полизал ее, прежде чем оставить в покое.
– Я нашел для тебя один! – сказал Ривера Лупе, которая ела кукурузную лепешку с вареньем; на подбородке и щеке у нее было варенье, и Лупе, позволив Диабло облизать ей лицо, отдала псу оставшийся кусок тортильи.
На дороге два стервятника горбатились над мертвой собакой, и еще два кружили в небе над головой, опускаясь по спирали. Обычно на basurero каждое утро обнаруживалась по крайней мере одна мертвая собака. Если стервятники не находили ее или если падальщики быстро не расправлялись с нею, кто-нибудь бросал собаку в огонь. Там всегда что-нибудь горело.
В Герреро к мертвым собакам относились иначе. У этих собак, вероятно, были хозяева; нельзя было сжигать чужую собаку; кроме того, в Герреро были правила разведения огня. (Жильцы понимали, что такое маленькое поселение может запросто сгореть.) Мертвую собаку в Герреро не трогали – она обычно долго не лежала. Если у мертвой собаки был владелец, он сам избавлялся от нее или же в конечном итоге этим занимались падальщики.
– Я не знала эту собаку, а ты знал? – сказала Лупе Диабло, осматривая найденный el jefe водяной пистолет.
Лупе имела в виду мертвую собаку на дороге, которая привлекла внимание двух стервятников, но Диабло ничем не дал понять, знал он ту собаку или нет.
Дети свалки могли бы сказать, что это был день меди. У еl jefe в кузове пикапа лежала куча меди. Рядом с аэропортом находился завод по переработке меди, в том же районе был еще один завод, который принимал алюминий.
– По крайней мере, сегодня не день стекла – я не люблю дни стекла, – сказала Лупе Диабло, или же она просто разговаривала сама с собой.
Когда рядом был Диабло, со стороны Грязно-Белого не раздавалось никакого рычания – ни даже трусливого повизгивания, отметил Хуан Диего.
– Он вовсе не трус! Он просто щенок! – крикнула Лупе брату.