Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 12

– Я думал, что слишком далеко еду, чтобы брать с собой ноутбук, – сказал Хуан Диего этой матери, которая смотрела на него с крайней степенью сочувствия. – Я оставил свой дома, – робко сказал он энергичной дочери, которая ни разу не оторвала взгляда от постоянно меняющейся картинки на экране компьютера.

– Я отменяю ваш номер с видом на гавань – две ночи в «Интерконтиненталь-Гранд-Стэнфорд», конец. Мне все равно не нравится это место, – сообщила Дороти. – И я заказываю вам номер люкс в отеле «Регал» ^[6] в Международном аэропорту Гонконг. Он не такой безвкусный, как его название, несмотря на все это рождественское дерьмо.

– Одна ночь, Дороти, – напомнила мать молодой женщине.

– Понятно, – сказала Дороти. – В «Регале» есть одна особенность: там странно включается и выключается свет, – обратилась она к Хуану Диего.

– Мы покажем ему, Дороти, – сказала Мириам. – Я прочитала все, что вы написали, до последнего слова. – Она положила руку ему на запястье.

– Я прочитала почти все, – сказала Дороти.

– Есть две книги, которые ты не читала, Дороти, – возразила ее матушка.

– Подумаешь, две, – сказала Дороти. – Это ведь почти все, не так ли? – спросила девушка Хуана Диего.

Он, конечно, ответил:

– Да, почти.

Он не мог понять, флиртует с ним эта молодая женщина или ее мать; может быть, ни та ни другая и не флиртовали вовсе. И непонимание этого говорило, что Хуан Диего преждевременно постарел, но, если честно, сколько лет прошло с тех пор, как он играл в подобные игры. Уже довольно давно он ни с кем не встречался, да и прежде таких встреч было не много, что сразу же стало ясно таким двум завзятым путешественницам, как эти мать и дочь.

Что касается женщин, не решили ли они, что он получил свое увечье на войне? Не был ли он одним из тех, кто потерял любовь всей своей жизни? Что заставляло женщин думать, будто Хуан Диего никогда не сможет забыть кого-то?

– Мне очень нравится секс в ваших романах, – заметила Дороти. – Мне нравится, как вы это делаете.

– Мне еще больше нравится, – сказала ему Мириам, окинув дочь всепонимающим взглядом. – У меня есть возможность узнать, что такое действительно плохой секс, – заявила она своей дочурке.

– Пожалуйста, мама, только без подробностей, – сказала Дороти.

У Мириам не было обручального кольца, заметил Хуан Диего. Это была высокая, подтянутая женщина, с выражением напряженного нетерпения в глазах, в жемчужно-сером брючном костюме, который она носила поверх серебристой рубашки с коротким рукавом. Ее светло-русые волосы, конечно же, не были натурального цвета, и, вероятно, она уже вносила легкие поправки в свое лицо – либо вскоре после развода, либо спустя какое-то время после того, как овдовела. (Хуан Диего не знал о таких интимных вещах; за исключением его читательниц и женских персонажей в его романах, у него не было опыта общения с такими женщинами, как Мириам.)

Дороти, дочь, сказавшая, что впервые прочитала один из романов Хуана Диего, когда он был «адресован» ей – еще в колледже, – выглядела так, как будто все еще была студенческого возраста или чуть старше.

Эти женщины направлялись не в Манилу («Пока не туда», – сказали они ему), но, даже если они и сообщили, куда собирались после Гонконга, Хуан Диего этого не запомнил. Мириам не назвала ему своей фамилии, но у нее был европейский акцент. Иностранка, отметил про нее Хуан Диего. Но, конечно же, он не был экспертом по акцентам – Мириам могла быть и американкой.

Что касается Дороти, ей было далеко до красоты матери, но у девушки была угрюмая, неброская привлекательность – такая, которую эта явно тяжеловатая молодая женщина могла утратить через несколько лет. («Сладострастная» – это слово не всегда будет приходить на ум при виде Дороти, подумал Хуан Диего, сознавая, хотя бы для себя, что он писал именно о таких предприимчивых женщинах, даже если и позволял им помогать ему.)

Кем бы они ни были и куда бы они ни летели, эти мать и дочь были завзятыми путешественницами первым классом на «Катай-Пасифик». Когда самолет рейса 841 до Гонконга наконец заполнился пассажирами, Мириам и Дороти не позволили кукольнолицей стюардессе показать Хуану Диего, как надевать цельнокроеную пижаму от «Катай-Пасифик» и как управлять похожей на кокон спальной капсулой. Мириам помогла ему справиться с проблемой надевания этой детского фасона пижамы, а Дороти – дока по части техники в семье без мужчины – продемонстрировала механику самой удобной кровати, с какой только Хуан Диего сталкивался когда-либо в самолете. Обе женщины практически уложили его спать.

Наверное, они обе флиртовали со мной, засыпая, подумал Хуан Диего, дочь-то – без сомнений. Конечно, Дороти напоминала Хуану Диего студенток, которых он встречал на протяжении долгих лет; многие из них, понятно, только делали вид, что флиртуют с ним. Это были молодые женщины того же возраста – некоторые из них, писательницы-одиночки с хулиганскими замашками, поражали его лишь двумя известными им видами общения: умением флиртовать и умением выказывать безоговорочное презрение.

Хуан Диего уже почти спал, когда вспомнил, что у него незапланированный перерыв в приеме бета-блокаторов; он уже начал видеть сон, когда ему, пусть и ненадолго, пришла в голову отчасти тревожная мысль. Мысль была такой: я не очень понимаю, что происходит, когда временно перестаешь принимать бета-блокаторы. Но сон (или воспоминание) настигал его, и он позволил ему прийти.

Там был геккон. Он сжался от первых лучей солнца, цепляясь за проволочную сетку на двери лачуги. Не успел еще мальчик коснуться сетки, как в мгновение ока, за долю секунды, равной щелчку выключателя, геккон исчез. Сон Хуана Диего часто начинался с исчезновения геккона, подобно тому как многие утра мальчика из Герреро начинались с исчезновения этой ящерицы.

Ривера построил лачугу для себя, но переделал ее внутри для детей. Хотя он, скорее всего, не был отцом Хуана Диего и определенно – не был отцом Лупе, у el jefe была договоренность с их матерью. Даже в свои четырнадцать лет Хуан Диего знал, что договоренность между ними не имела большого значения. Эсперанса, несмотря на то что она была названа Надеждой, никогда не была источником надежды для своих собственных детей, и она никогда не угождала Ривере, насколько это было видно Хуану Диего. Трудно сказать, что четырнадцатилетний мальчик обязательно заметил бы такие вещи, да и тринадцатилетняя Лупе едва ли была серьезным свидетелем того, что могло иметь место между ее матерью и хозяином свалки.

Что касается «положительного» Риверы, то он был единственным человеком, на чью заботу об этих двух детях свалки можно было рассчитывать. Ривера и предоставил кров Хуану Диего и Лупе, обеспечив их не только жильем.

Когда el jefe Ривера отправлялся вечером к себе домой или куда бы то ни было, он оставлял свой грузовик и свою собаку Хуану Диего. В случае чего грузовик являлся для детей свалки вторым убежищем, – в отличие от лачуги, кабину грузовика можно было запереть, и никто, кроме Хуана Диего или Лупе, не смел приблизиться к собаке Риверы. Даже хозяин свалки с опаской относился к этому как бы оголодавшему с виду псу, помеси терьера и гончей.