Покойный просил цветов не приносить - читать онлайн книгу. Автор: Герд Нюквист cтр.№ 35

И я снова вспомнил об Эрике, об Эрике, который, сидя в машине, вынул продолговатый золотой портсигар с громадным сапфиром. Жуткий портсигар, символ всех комплексов Эрика.

А Пребен, аристократичный, воспитанный Пребен, извлек из кармана мятую пачку сигарет.

Надо было переходить к делу.

— Собственно, я приехал, чтобы попросить тебя одолжить мне на время одну книгу, — сказал я.

— Пожалуйста. Бери любую.

Вся короткая стена гостиной была заставлена книжными полками. И, однако, в книгах было легко разобраться. Я сразу обнаружил, что «в этом безумии есть своя система», как сказано в «Гамлете». Книжные полки явно свидетельствовали о том, что владелец не просто знает толк в книгах, но и читает их.

Найти на полках группу нужных мне книг было делом минуты.

Ту книгу я увидел сразу. Значит, Пребен не одалживал ее Ужу.

— Вот эту, — сказал я, протянув ее Пребену.

— А у тебя самого такой нет?

— Есть, но не здесь в городе. Она дома, в Бакке. Я не слишком часто в нее заглядывал. Она все-таки рассчитана прежде всего на специалистов.

— Не знаю. По-моему, она может быть поучительна и полезна для всякого.

— Пожалуй, — подтвердил я, чувствуя себя профаном.

Я посидел еще минут пятнадцать. Мы продолжали болтать обо всем и ни о чем. Но ни один из нас не заговаривал о том, что занимало его больше всего. В общем, ни один из нас не вел себя по правилам детективного романа.

Стало быть, вот как оно бывает на самом деле. Люди бродят вокруг да около. Бродят в потемках.

Но время работало на нас.

И тишина безвоздушного пространства, которая, как мне казалось, окружала нас последние три месяца, была затишьем перед бурей. А когда буря разразилась, она оказалась страшнее, чем я ожидал.

Я сунул книгу под мышку, поблагодарил Пребена за коктейль и поехал домой.

Дома я запер дверь и уселся в гостиной с книгой на коленях. Я стал ее листать, но мне не удавалось сосредоточиться: я думал об одном — о том, что я видел эту книгу на столе у П. М. Хорге.

Я долго сидел и гадал, почему на неопрятном столе Ужа лежал Большой энциклопедический словарь Беккера по искусству.

Отложив Энциклопедический словарь Беккера по искусству, я стал расхаживать по комнате.

Пробило полночь, потом час, потом два, а я все ходил и ходил из угла в угол. В моей ходьбе было что-то символическое: я словно пытался выбраться из тумана, из безвоздушного пространства необъяснимости, в котором так долго жил.

Время от времени я садился и вновь открывал словарь. Быть может, именно сейчас Уж тоже просматривает эту самую книгу. Что он в ней ищет? Что ищу я сам? В чем разгадка тайны? Я должен ее найти!

И я снова принимался расхаживать по комнате. Окурки я один за другим бросал в камин — не знаю, сколько сигарет я выкурил. За окном поднялся ветер, на оконный карниз ложились первые хлопья мокрого зимнего снега. А я все ходил и ходил.

Фрагменты раздробленной на мелкие части отгадки хранились в моем подсознании — я знал это так же точно, как то, что я существую. И у этих дробей был общий знаменатель — ключ к разгадке.

Я вот-вот найду этот ключ, я нашариваю его в тумане, который начинает рассеиваться. В сознании смутно проступает путь к решению головоломки: кто-то что-то сказал, что-то я видел собственными глазами, что-то я знал, да забыл. Я должен вспомнить, должен! Вспомнить все! И это все должно занять свое место в расплывчатом рисунке, который, кажется, начинает проясняться.

Пробило четыре. Я чувствовал, что изнемогаю. Мысли бегали по кругу без остановки.

Было начало ноября. В комнате было холодно, управляющий скупился и еле-еле подтапливал. Он еще не переключился «на зиму». Я пошел на кухню, согрел воду в чайнике и заварил крепчайший кофе. Он отдавал порохом. Потом я вынул из почтового ящика вечернюю газету, вернулся в гостиную и сел в кресло.

Пять минут отдохну, подумал я.

Газетные шапки расплывались у меня перед глазами, двоились, строчки сливались одна с другой. Может, дело было в усталости, а может, просто меня мало интересовали события внешнего мира. Я перевернул страницу.

Объявление я увидел сразу.

Можно было подумать, что его обвели сверкающей зеленой рамкой, потому что именно оно, и только оно, бросилось мне в глаза на однородно-серой газетной полосе.

«Большая распродажа коллекции живописи консула Халворсена».

Я пробежал глазами.

«Сера… Гоген… Моне…»

У меня рябило в глазах.

".Сезанн. Писарро. Ренуар. Ван Гог. Дега.»

Мать просила меня купить для нее голубого Боннара, который висел. Где, черт возьми, он висел? А-а, не все ли равно!

Свен был на похоронах старого консула Халворсена.

Уж читал Энциклопедический словарь Беккера по искусству.

— Свен! — громко сказал я. И вздрогнул от звука собственного голоса. — Свен, я найду того, кто застрелил тебя и засыпал песком, найду.

Я вскочил. Газета упала на пол. Закурив очередную сигарету, я включил радио. Мне казалось, я схожу с ума. На коротких волнах передавали какой-то шлягер. Я достал бутылку виски и налил себе пол стакана. Руки у меня дрожали. Я осушил стакан двумя глотками и сделал глубокий вдох.

«Сделайте глубокий вдох», — говорят обычно зубные врачи.

На этот раз помогло. По крайней мере в сочетании с виски.

Снова усевшись в кресло, я поднял с пола газету. И стал просматривать ее дальше: об этом аукционе наверняка сообщаются еще какие-нибудь подробности. И точно. Я нашел их на четвертой полосе.

ГЛАВНОЕ КУЛЬТУРНОЕ СОБЫТИЕ ГОДА

«Консул Стиан Халворсен, умерший в начале августа, был самым крупным у нас в стране собирателем произведений французских импрессионистов. На протяжении многих лет ходили легенды об этом собрании, хотя видели его от силы человек двадцать.

Консул Халворсен долгие годы прожил во Франции. Единственным интересом и страстью его жизни было коллекционирование. Он обладал небольшим состоянием и при этом поразительным, обостренным чутьем на новые имена в искусстве. Он никогда не был знатоком в том смысле, чтобы судить о живописной технике, валерах или перспективе — его гениальный дар состоял в умении «делать ставки», в способности угадать, какие художники по-настоящему «стоящие», на кого из них будет расти спрос, так же как и цена.

Он был совсем еще молодым человеком в те годы, когда Гоген рад был продать свою картину за корку черного хлеба. И не секрет, что консул Халворсен приобрел большинство своих картин по дешевке, а продал с огромной выгодой. На полученные деньги он покупал новые картины. Мы уже упоминали, что его собрание видели от силы человек двадцать. Консул был большим оригиналом, и вся его жизнь, все его чувства были отданы этим великолепным картинам, которые он берег — не побоимся такого сравнения — как ревнивый любовник.