Автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Тэтчер cтр.№ 83

Объявилась коалиция левого крыла, чтобы поддержать АПЕКС и наказать «Грунвик». Был представлен весь мир социалистов: местный Брентский торговый совет, лидеры профсоюзов и летучие пикеты, Социалистическая рабочая партия, ведущие члены Лейбористской партии, среди них – члены кабинета министров Ширли Уилльямс и Фред Малли, и министр по вопросам спорта Дэнис Хауэлл, стряхнувшие пыль со своих спецовок и ненадолго присоединившиеся к линии пикетчиков, за пару недель до того, как пикетчики прибегли к насилию. Кто-то назвал это Эскотом левых.

Национальная ассоциация борьбы за свободу (НАБС) взялась за дело Джорджа Уорда, сделав его частью своей кампании против надругательств над свободой индивида, ставших результатом чрезмерной власти профсоюзов. НАБС была основана в декабре 1975 года, вскоре после того, как ИРА был убит один из их самых ярких представителей – Росс МакВертер, которого я знала (как и его брата-близнеца Норриса) со времен Орпингтона. ^[39] Председателем НАБС был Билл Де Лайл и Дадли, герой войны и член парламента, который выступал перед нами в Оксфорде, критикуя Ялтинскую конференцию, когда я была студенткой.

Массовое пикетирование началось в конце июня 1977 года и продолжалось день за днем с ужасающими сценами насилия толпы, травмами полиции и пикетчиков. Иногда тысячи демонстрантов собирались на узких пригородных улицах вокруг Грунвикской фабрики, подстерегая автобусы, в которых фирма привозила сотрудников на работу. Так что я попросила моего личного парламентского секретаря Адама Батлера и Барни Хейхоу, помощника Джима Прайера, однажды утром присоединиться к одному из автобусов, пробирающемуся сквозь град камней и оскорблений. Адам рассказал мне об ужасе – и смелости – людей, с которыми ему довелось это пережить.

В течение этого периода странная сдержанность охватила правительство. Теневой кабинет организовал несколько парламентских запросов, чтобы заставить министров выразить свою позицию по отношению к насилию. Мы издали заявление, требуя, чтобы премьер-министр категорически заявил, что правительство поддерживает полицию в выполнении своих обязанностей. Но как я в то время написала Джону Гурье, одному из директоров НАБС: «Мы полагаем, что сцен дикого насилия, показанных по телевидению, а также диких призывов и голословных утверждений, брошенных в определенных кварталах, уже достаточно для того, чтобы большая часть населения встала на верную сторону, они доказывают больше, чем многие часы убеждений».

Хотя сцены происходящего возле фабрики, казалось, символизировали последствия безграничной, по сути, юридической неприкосновенности, переданной профсоюзам, на самом деле это все было нарушением уголовного права в виде насилия и запугивания. Не важно, сколько новых юридических положений желательно было ввести, первой обязанностью властей было защитить существующие законы. Тем более потому, что насилие в «Грунвик» было частью более масштабного вызова, брошенного крайне левыми перед законом; и никто не знал, как далеко этот вызов может в конечном итоге завести.

Именно в это время новообретенное бесстыдство левых стало очевидным. До начала 1970-х Транспорт-Хаус запретил членам некоторых крайне левых, «объявленных вне закона организаций» вступать в Лейбористскую партию. Отмена этого запрета, ставшая результатом долгой борьбы левых, стала значительной вехой в смещении лейбористов к экстремизму. Экстремально левые лейбористы-парламентарии не видели особой причины скрывать свои связи с коммунистическими организациями. Теплота братских отношений между профсоюзными лидерами и социалистическими политиками, с одной стороны, и советским блоком, с другой, были очевидны. Высокопоставленных советских гостей принимали и Британский союз тред-юнионов, и Лейбористская партия. Троцкистские организации, как, например, «Активисты», начали захватывать власть в лейбористских избирательных округах. Было почти материально ощутимо, что, вне зависимости от того что думают Международный валютный фонд или премьер-министр Джим Каллаген, именно программа крайне левых определяла будущее лейбористов, и что единственным вопросом оставалось, какую тактику они применят для ее осуществления – мирную или насильственную. В такой атмосфере происходящее в «Грунвик» давало понять – и не только самим левым – что, должно быть, началась революция.

«Грунвик» стала символизировать «закрытое предприятие», принимающее на работу только членов профсоюза, где сотрудники фактически были вынуждены вступать в профсоюз, если хотели получить или сохранить работу. Именно поэтому НАБС так решительно боролся против «закрытых предприятий». К тому же АПЕКС откровенно хотел силой удержать сотрудников «Грунвик», возможно, с целью в конечном итоге добиться закрытого промышленного предприятия. Более широко, «закрытое предприятие» представляло надежный редут власти профсоюзов, из которого можно было подняться для следующей штурмовой атаки против свободы.

И все же при всем этом дело «Грунвик» не сводилось просто к «закрытым предприятиям», дело было в абсолютной власти профсоюзов. Шокированная тем, что происходило в «Грунвик», я тем не менее не считала, что уже пришла пора отказаться от осторожной политики, касающейся профсоюзной реформы (в чем я была согласна с Джимом Прайером) и что надо было подняться в атаку против «закрытых предприятий». Нам нужно было подумать о гораздо большем числе вопросов, начиная с юридической неприкосновенности профсоюзов и заканчивая насилием и запугиванием, которые не подпадали под уголовную ответственность просто потому, что прятались под маской законного пикетирования. Не решив некоторые из этих проблем, мы практически не могли объявить вне закона «закрытые предприятия».

Для Джима Прайера, мне кажется, это был скорее практический вопрос, нежели моральный: важным было оставаться реалистами и принять тот факт, что профсоюзы не могут быть усмирены законом. Любая реформа потребовала бы их сотрудничества. В отличие от него Кит Джозеф был непоколебимым противником того, что он воспринимал как нарушение прав человека, ставшее результатом коллективистского запугивания. Противоположные взгляды Джима и Кита, выраженные публично при обсуждении доклада Скармана по поводу грунвикского конфликта, стали очевидны. В то время мне казалось, что критика Кита в адрес лорда Скармана была слишком суровой, хотя сам по себе доклад Скармана был нечем иным, как правовым документом, не имеющим законной силы. Кроме того, не Кит, а Джим был представителем теневого кабинета по этому вопросу. Я должна была либо уволить Джима, либо передвинуть на другой пост (ни первого, ни второго я не могла себе позволить), либо согласиться с его подходом.

Это я и сделала. Оглядываясь назад, я думаю, что Джим и я ошибались, а Кит был прав. Все это дело демонстрировало, что наши старательные попытки избежать любого рода обязательств по изменению закона о промышленных отношениях, пусть и имевшие смысл в нормальное время, были проявлением слабости и неспособности совладать с кризисом. Но я приняла решение поддержать Джима отчасти еще потому, что было рано пытаться ожесточить нашу политику. Но близилось время, когда нужно было решительно к этому приступить.