Автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Тэтчер cтр.№ 46

В любом случае уже скоро огромная «молочная свара» положила конец дебатам об обедах. Газеты, поздравившие меня с успешной защитой образовательного бюджета за счет сокращения расходов на молоко и обеды, вдруг сменили свой мотив. «Гардиан» описывала образовательный (молочный) законопроект как «карательный, не имевший права предстать перед парламентом». «Дэйли Мэйл» посоветовала мне «подумать еще раз». «Сан» вопрошала: «А человек ли миссис Тэтчер?» Но кажется, это был выступавший на партийной конференции лейборист, который подарил прессе броский заголовок «Миссис Тэтчер – воровка молока».

Когда журналисты натыкаются на богатую жилу, они, естественно, высасывают ее до конца. Казалось, каждый день всплывала какая-нибудь вариация на эту тему. Например, выяснилось, что лейбористский городской совет подумывал купить свое собственное коровье стадо, чтобы обеспечить детей молоком. Местные органы образования старались обойти закон, подавая на стол молочные напитки, но не молоко. Городские советы, не являвшиеся образовательными органами, предпринимали шаги, чтобы обеспечить бесплатным молоком детей в возрасте от семи до одиннадцати лет в согласии с Законом о местной власти 1963 года. Только в Шотландии и Уэльсе действия местных советов сопровождались противозаконными нарушениями, и разбираться с их последствиями пришлось не столько мне, сколько моим коллегам по кабинету в шотландском и уэльском департаментах. Но не было сомнений, на кого падала вина за все это. Кампания против меня достигла чего-то вроде пика в ноябре 1971 года, когда «Сан» провозгласила меня «Самой непопулярной женщиной Британии».

Я получила ценный урок. Я навлекла на себя максимум политической ненависти при минимуме политической выгоды. Я и мои коллеги застряли в битвах с местными органами на месяцы, в течение которых мы страдали от постоянных издевок журналистов, и все это – за сбережение девяти миллионов фунтов, которые могли быть фактически незаметно урезаны из общего бюджета. В будущем если мне предстояло быть повешенной, то за овцу, а не ягненка и, уж конечно, не за корову.

Образ бессердечного человека, покушающегося на благополучие маленьких детей, который создали мои оппоненты и пресса, причинял мне глубокую боль, ведь я никогда не была счастливее где-либо, чем в компании детей. Но любой политик, желающий занять высокий пост, должен быть готов пройти через нечто похожее. Некоторых это может сломать, другие становятся сильнее. Дэнис, как всегда, квинтэссенция здравого смысла, великолепно прошел через это. Я выжила благодаря его любви и поддержке. Позднее я развила привычку не читать со вниманием все статьи и обзоры обо мне в газетах. Вместо этого я решила полагаться на брифинги и резюме. Если то, что писала пресса, было ложным, я могла это проигнорировать, а если правдой, то я ее уже знала.

В течение 1971 года, когда меня распинали из-за ситуации со школьным молоком, я сражалась внутри кабинета по вопросу о государственных расходах. Для оправдания моего решения о школьных обедах и молоке было политически важно, чтобы программа строительства начальных школ шла, как было запланировано. Так что внутри министерства я отвергла ранние предложения о компромиссе с казначейством по поводу сокращения бюджета. В записке Биллу Пайлу в апреле 1971 года я изложила нашу отчаянную позицию: «Мы не можем согласиться на меньшее, чем в прошлом году, в данных обстоятельствах».

Я не смогла достичь соглашения с Морисом Макмилланом, тогдашним главным секретарем Министерства финансов, так что я обратилась, на что имеет право любой член кабинета министров, к кабинету. Но к своему негодованию узнала, что на Даунинг-стрит решили, что мне не будет позволено представить документы. Я написала Теду резкое письмо, указывая на давление, под которым я находилась из-за желания объявить программу школьного строительства в 1973–1974 гг.

Я добилась согласия на представление документов в июне 1971 года – и прогнула свою линию. Позднее в том же месяце в кабинете министров я смогла добиться почти всего, что хотела, для программы школьного строительства. И как раз вовремя – я смогла объявить об этом на ежегодной конференции Ассоциации образовательных комитетов в Исборне, что привело к таким заголовкам в прессе, как «Рекордная программа по улучшению старых начальных школ».

Что касается моего пребывания в Министерстве образования и науки, для меня это действительно было приоритетом. Поэтому я должна была принимать решения (или по крайней мере соглашаться с ними) о расходах, которые делали жизнь чрезвычайно трудной. Я полагала, что в 1970-е годы в школах не должны уже протекать крыши, не должны стоять примитивное оборудование и туалеты на улицах. Кроме того, теперь, когда мы более или менее приспособились к демографическому взрыву и количеству детей возраста начальной школы – пик пришелся на 1973 год, – появилась некоторая финансовая свобода, позволяющая улучшить качество многих очень старых и мрачных школ, находящихся в эксплуатации.

Было или не было оправданным шумное одобрение того, что я защитила программу строительства начальных школ, оно скоро стихло, так как начались новые волнения – теперь по поводу финансирования студенческих союзов. В отличие от разногласий по поводу школьного молока это была целая кампания, организованная крайне левыми. Поэтому она была менее опасной с политической точки зрения. Но она была очень злой. Не было все это направлено и лишь на меня. Моей дочери Кэрол, изучающей право в лондонском Юниверсити-Колледже, тоже пришлось несладко.

И в Европе, и в Соединенных Штатах в это время был пик «студенческой революции». Оглядываясь назад, я удивляюсь, что столько внимания приходилось уделять детсадовскому марксизму и эгоцентрическим требованиям, его характеризующим. Частично это было результатом того молодежного культа 1960-х, в соответствии с которым молодые люди воспринимались как источник чистого проникновения в суть человеческой природы. В результате многие студенты соответственно ожидали, что их мнения будут учитываться с должным уважением.

Левые сумели захватить контроль над многими студенческими союзами и, таким образом, государственными средствами, на которые они финансировались, и использовали эту позицию, чтобы организовать подрывную кампанию, что приводило в ярость обычных налогоплательщиков и даже многих студентов, которые просто хотели учиться. Было два аспекта: первый, финансирование студенческих организаций, и второй, то, что эти организации делали. По первому вопросу основным финансовым источником для студенческих союзов были дотации из обязательных грантов, выдаваемых местными органами образования. Членство в союзе обычно было обязательным, и союзные взносы напрямую шли в студенческий союз. Некоторые студенческие союзы использовали это преимущество, чтобы расходовать деньги на партийные нужды, часто не считаясь ни с конституцией союза, ни с желаниями его членов.

В июле 1971 года я представила Комитету по внутренним делам и социальным вопросам кабинета министров предложение о реформе. Я предложила, чтобы в будущем дотации для союзов не входили в суммы, выдаваемые колледжам и университетам. Грант на содержание студентов был бы слегка увеличен, чтобы дать студентам возможность вступать в конкретные клубы или сообщества на добровольной основе. Ответственность за обеспечение работы студенческого союза ложилась бы на сами образовательные учреждения. Услуги союза были бы доступны всем студентам, вне зависимости от того, были они членами союза или нет. Помимо решения вопроса о подотчетности государственных денег, эти изменения также аннулировали элемент закрытости в студенческих союзах, который я находила глубоко нежелательным в принципе. Комитет не был готов согласиться с моими предложениями немедленно, но я вернулась к этому вопросу, полностью осознавая, каким спорным он может быть, и завоевала одобрение комитета.