Оливер Лавинг - читать онлайн книгу. Автор: Стефан Мерил Блок cтр.№ 28

Под скептическое поскуливание Эдвины Чарли сунул собаку в сумку и неуклюже перемахнул через забор. Пройдя в садик на задах дома, он встал перед черной, покрытой ржавчиной пожарной лестницей, подпрыгнул и принялся карабкаться вверх.

Добравшись до окон квартиры номер три, Чарли увидел, что она занимает два этажа: металлическая винтовая лестница соединяла нижние комнаты с маленьким кабинетом наверху. Поспешно миновав освещенный нижний этаж, Чарли с облегчением обнаружил, что на верхнем темно и пусто. Приставив к глазам руки, как шоры, он сумел разглядеть обстановку кабинета, пугающе схожую с картиной, которую не раз рисовал в своем воображении. Шероховатый письменный стол, стеллаж во всю стену с рядами книг и альбомов и разнообразными экзотическими безделушками. В углу кучей свалены музыкальные инструменты: гитары с порванными струнами, виолончель с поломанным грифом, изувеченное банджо. Чарли отодвинул москитную сетку, уперся ладонями в стекло, и ему наконец улыбнулась удача – единственный раз за эту неудачливую ночь. Окно было незаперто.

Сложившись втрое, Чарли протиснулся вовнутрь – и сразу же испытал ужас от того, что совершил. Но Эдвина уже выпрыгнула из сумки и изучала комнату, обнюхивая углы.

– Ш-ш, крошка, не шуми, – уговаривал он Эдвину, и тут его пронзила мучительная, обжигающая мысль. Он не мог заботиться о собаке; теперь Чарли понимал: он должен отдать Ребекке не только стихи.

Таким образом, его последний план, который он задумал, чтобы увенчать свое злополучное нью-йоркское существование, наконец близок к развязке. Хоть что-то ему удалось. Теперь Чарли требовалось только положить тетрадь на стол, выбраться из этого окна и спуститься по пожарной лестнице навстречу своему неясному будущему – к выселению, угрозам Джимми Джордано и неизмеримо большему ужасу, о котором пыталась сообщить мать. Стараясь двигаться бесшумно, Чарли отодвинул от стола стул и сел. Пробежался пальцами по изрезанной царапинами и надписями поверхности стола.

Теперь Чарли понимал, что никогда не смог бы последовать по стопам брата. Ему не найти путь в шумный, сверкающий мир Оливерова воображения. Чарли чувствовал, что где-то там таится подлинное волшебство, сияющая поверхность скрытого от глаз солнца, которое сам он порой находил в три часа утра, опустошив упаковку пива «Пабст Блю Риббон», – пока не всходило настоящее солнце, открывая взгляду груду пивных банок, оберток от сэндвичей и несколько страниц с дилетантской писаниной.

Чарли отер лицо тыльной стороной ладоней и встал. Очень осторожно приоткрыл дверь кабинета и долго стоял на лестничной площадке, глядя вниз на ярко-рыжий абрис закрытой двери в спальню. Прохладный воздух квартиры был пропитан затхлым запахом пережаренных кофейных зерен. Тикали часы, гудел холодильник.

– Я люблю тебя, Эдвина, – сказал Чарли и направился к окну.

Но тут за закрытой дверью кашлянула Ребекка, и, заслышав свою старую хозяйку, Эдвина стрелой вылетела из кабинета и рванула вниз по лестнице с такой скоростью, что, казалось, ее лапы не касались ступеней. Поскуливая, она принялась скрестись в дверь спальни. Чарли услышал приглушенное оханье. Наконец дверь, скрипнув, приоткрылась, выбросив полоску света. Эдвина ткнулась носом, дверь широко распахнулась, и за ней показалась фигура Ребекки. Она стояла, занеся над головой толстую книгу, и дрожала так сильно, что едва могла удержать этот том в руке. Разглядеть лицо Ребекки мешал яркий свет за ее спиной, но Чарли почувствовал, что их взгляды встретились.

– О, мать твою. Чарли?

– Ребекка.

Он сделал к ней слишком широкий шаг и, оступившись, полетел с лестницы.

Тремя часами позже, на пятом этаже Методистской больницы Нью-Йорка, Чарли одиноко лежал на кушетке в смотровой. Доктор сказал, что скоро вернется с распечатанной рентгенограммой черепа. Чарли отказывался от рентгена, как и от анализа крови, и от вправления мизинца, который он вывихнул при падении. Программа страхования у Чарли выглядела так: суеверно постукивать по дереву, каждую неделю обещать себе питаться правильно, не курить и смотреть по сторонам, когда переходишь улицу. Но когда Чарли попытался встать с кушетки, медсестра удержала его со словами: «Сейчас не вам решать». Его левое предплечье покоилось в коконе бандажной повязки, и теперь он понимал, что имеют в виду, когда говорят «голова раскалывается»: его распухший мозг так давил на стенки черепа, что Чарли чудилось, будто тот покрывается тоненькой сеткой трещин.

– Господи, Чарли… Какого черта! О господи, господи… Да не двигайся ты… – говорила ему Ребекка, когда он лежал у подножия лестницы. Испуг все еще заставлял ее держать наготове книгу (томик Байрона, отметил Чарли). Ребекка достала телефон из расшитого кармана своего шелкового халата, подержала его минуту в трясущихся руках.

– Ребекка, – сказал Чарли, прокручивая в мозгу возможные последствия: полицейская машина, наручники, тюрьма, смерть. – Пожалуйста. Не надо никуда звонить.

– Мы… нам нужна скорая, – с трудом произнесла в телефон Ребекка слабым от паники голосом. – Мой друг сильно расшибся.

Закончив разговор, Ребекка наконец-то положила Байрона на стол и прищурившись посмотрела на Чарли. Превозмогая боль, Чарли выдавил из себя ослепительную хитрую ухмылку, усвоенную в колледже Торо. Его лицо, надеялся он, как бы говорило: «Да, это все ужасно стыдно, но разве моя дерзость не кажется тебе по-своему очаровательной?»

Однако Ребекка не казалась очарованной. С этого ракурса она вообще не выглядела как Ребекка – та веснушчатая девочка, которая, проходя по коридорам блисской школы, словно излучала особенный свет; которая притягивала даже внимание девятиклассника, чья романтическая жизнь сводилась к мечтам о мальчиках из школы, когда он трогал себя, лежа дома в ванне с декоративными ножками. Ребекке не было еще тридцати, но, вглядываясь сейчас в лицо, которое он так часто представлял в своем воображении, Чарли увидел, что за эти годы ее милые кельтские черты чуть потускнели.

– Ты совсем спятил? – сказала Ребекка. – Я, знаешь, могла бы и полицию вызвать. Нельзя, черт возьми, просто так вламываться в чужие дома.

Но Чарли чувствовал, что перед ним словно две Ребекки: испуганная, рассерженная женщина с морщинками вокруг рта и непослушными прядями ранней седины и отстраненная наблюдательница, юная Ребекка, которую ужасы той ночи отделили от мира глухой завесой немоты. Улыбка сошла с его лица.

– Я больше не могу заботиться об Эдвине. Она плохо себя чувствует. Она сильно болеет – слышишь, как дышит? А у меня нет денег. Так что я принес ее тебе обратно.

– Ты мог бы прийти по-человечески, через входную дверь. Серьезно. Ты что – напугать меня пытался?

– Я пробовал через входную дверь. Пробовал звонить. Ты не отвечала. Ты не взяла бы ее. И не стала бы говорить со мной.

– Ну… насчет последнего ты прав.

– А могла бы и поговорить со мной хоть раз, – сказал Чарли совсем не так яростно, как обычно произносил эти же самые слова, множество раз воображая этот разговор. – Ведь это все, чего я хотел!