– И вам не сообщили никаких данных о приемной семье?
– Сказали, что это запрещено… Скажите, молодой человек, разве это справедливо? Почему мы не можем видеться с Олежкой? Я даже не знаю, жив ли он… А вдруг с ним что-то случилось?
– Надежда Михайловна, есть ли у вас снимок Олега?
– Конечно есть: его в детском саду недавно фотографировали! Сейчас принесу.
С кряхтением поднявшись с табурета, Крюкова прошла по узкому проходу в коридор. Она вернулась минут через пять с большим старым альбомом – из тех еще, что обтянуты бархатом: Александр видел такие у бабушки, сохраненные с советских времен.
Раскрыв его, Крюкова быстро пролистала тяжелые страницы примерно до середины и, развернув альбом к молодому оперу, сказала:
– Вот он, наш Олежка.
Со снимка широко улыбался, сверкая щербатыми зубами, белобрысый мальчуган с огромными серыми глазищами, осененными бесцветными ресницами.
* * *
Бутылка, словно коричневый бриллиант, сверкала и переливалась в тусклом свете лампы. Стекло было дымчатым, поэтому жидкость внутри казалась совсем темной. Ее оставалось уже не так много, поэтому Мономах вытащил из сумки вторую бутылку из «армянских» запасов и водрузил ее на стол.
– Класс! – с восторгом воспринял щедрый жест Гурнов. – Благослови Господь Мейрояна и все его многочисленное и предприимчивое семейство!
Друзья не боялись, что их застигнут врасплох. Во-первых, рабочий день уже закончился. Во-вторых, Иван предусмотрительно запер дверь, едва Мономах ступил на его территорию. И, наконец, в-третьих, беспокоиться о том, что кому-то из «пациентов» патологоанатома вдруг вздумается потревожить своего врача, не приходилось.
– Ну, так что тебе рассказали работяги и медсестричка? – спросил Гурнов, разливая остатки коньяка из старой бутылки по хрустальным стаканам (Иван обожал все дорогое и красивое, поэтому не признавал пластиковую посуду, находя ее вульгарной и подходящей для пьянки бомжей в парке на скамейке, а никак не интеллигентной попойке двух образованных людей). – Я гляжу, она просто кладезь информации!
– И не говори: если б я раньше с ней поговорил…
– Да как бы ты поговорил-то, ведь до тех пор, пока не увидел аквариум, тебе и в голову не приходило, что он – источник всех бед!
– Беда в том как раз, что этот аквариум я видел много раз и всегда знал, что Каморин – любитель всевозможных рыб! Однако до сегодняшнего дня мне ничего такого и в голову не приходило!
– Да уж… Это ж надо, рыба-хирург!
– Синий хирург!
– Синий – как мы после нескольких бутылей «мейрояновского»! Так что ты выяснил?
– Ну, я поболтал с рабочими. Они сперва отнекивались – дескать, сливали воду из аквариума в техническом помещении…
– Это они из-за Каморина! – вставил Гурнов. – Боялись!
– Ясное дело. Только вот техническое помещение находится в конце коридора, а ванная комната для персонала с душем – совсем рядом. Я предположил, что они, в силу обычной человеческой лени, решили не бегать с ведрами за тридевять земель, а выплеснуть воду поблизости.
– Но вода из душа смыла бы все бактерии! – заметил Гурнов.
– Верно, но в ванной имеется еще и маленький бассейн, прикинь!
– Да ты шо? Не знал… А зачем им бассейн?
– Это я у Каморина и спросил. Он сказал, что предыдущий завотделением отличался любовью к роскоши и при ремонте сделал перепланировку и соорудил бассейн. Да это не бассейн никакой, по сути, а глубокая ванна, обложенная кафе…
– Я правильно понимаю, что он устраивал там маленькие оргии по ночам? – перебил патолог.
– Трудно сказать, ведь я свечку не держал. Однако если и было такое, Каморин эту порочную практику прекратил. Он строго-настрого запретил персоналу пользоваться бассейном, и он обычно стоит пустой. Но Лариса рассказала, что во время ночных дежурств некоторые молодые врачи запрет нарушают.
– С медсестричками небось?
– Само собой.
– Так что работяги сливали грязную воду из аквариума прямо в бассейн, где по ночам плескалась молодежь?
– В точку! За пару недель до того, как попасть в больницу, Тимощук резвился там с нашей Ларочкой. У него была свежая ранка на пальце ноги, довольно неприятная.
– Так вот как бацилла попала в кровь!
– Видимо.
– Итак, подобьем «бабки», – подытожил Гурнов. – Рабочие, дабы не затрудняться беготней по коридору с ведрами, сливали в пустой бассейн грязную водичку, зараженную мелиоидозом из песочка, прибывшего на кораблике аж из Бразилии. А как нам известно, бацилла Уитмора – аэробная бактерия, прекрасненько растущая на всевозможных питательных средах. Для ее оптимального роста температура этих самых сред должна быть примерно тридцать семь с половиной градусов…
– Что мы как раз и имеем в ванной комнате – плюс «стоячий», так сказать, водоем!
– Ага, а еще эта бацилла продуцирует экзотоксин. Она долго может существовать во влажной почве, продуктах гниения и – в воде, обладая устойчивостью к высушиванию! Погибает она лишь при нагревании выше пятидесяти шести градусов… Похоже, работяги не затруднялись тщательно промывать сливное отверстие, где бацилла цвела и пахла в самых что ни на есть чудесных для нее условиях!
– Бассейном не должны были пользоваться!
– И по этой же причине его не слишком часто чистили… Хотя, конечно, бацилла Уитмора устойчива к кое-каким дезинфектантам – в особенности тем, что содержат фенол или лизол.
– Если бы Тимощук принял душ, скорее всего, Протасенко бы не заболели, – вздохнул Мономах. – Он – возможно, ведь был прямой контакт бациллы с открытой раной.
– Похоже, Тимощук не в первый раз использовал бассейн, раз успел заразить мамашу с дочкой?
– Лариса говорит, что не в первый. Просто последний раз стал для него роковым – из-за ранки на ноге.
– Что касается Протасенко – скорее всего, бацилла «зацепилась» за волосы или ресницы Тимощука, пренебрегающего душем после бассейна, и таким образом попала в открытые полости матери и дочки. Инкубационный период у всех разный, но это, как я уже говорил, дело индивидуальное… Удивительно, что больше никто из пациентов не подхватил заразу – просто счастливый случай!
– Ну, Протасенко так не покажется: и дочери лишилась, и сама чуть жива!
– Что теперь будет?
– С кем?
– Да со всеми.
– Понятия не имею. Нелидова, с одной стороны, довольна, что источник заболевания найден, а с другой – выходит, больница виновата в случившемся. Если старшая Протасенко поправится, то, вполне вероятно, подаст в суд. Конечно, компенсация будет мизерной, ведь, в сущности, – это случайность, и прямой вины ни больницы, ни врача в происшедшем нет. Каморин расстроен, ведь он уже решил, что его отделение в безопасности!