– Да, конечно, это был он. И да, он очень красивый, и этот подбородок его еще больше украшает. Он хорошо подходит к его лицу.
– Очень красивый, – повторяет Z. – И ты говоришь, он тоже был в этом магазине?
– Он стоял на углу и болтал со здешним бродягой – ну, который всегда сидит в конце твоего квартала.
– С этим попрошайкой? Который сидит на чемодане? Они болтали?
– Да, – говорит она. – И знаешь, что?
– Нет, – отвечает Z. Он не знает, что. Совсем не знает.
– Он был очень дружелюбно сегодня настроен. Совсем другой человек, чем в ресторане. Довольный собой, общительный.
– Так, может, это и был другой человек?
– Нет. Он, он. – Официантка приносит со стола свой телефон и протягивает ему. – Он дал мне свой номер и сказал, что не прочь как-нибудь посидеть со мной и выпить.
Z чувствует, как у него перекручивается лицо, до того удручают его ее слова.
– Да нет, ты не то подумал, – говорит она, стоя над ним. – Он чисто по-дружески. Не заигрывал, точно тебе говорю, нет у него такого интереса.
– Ты сказала ему про меня?
Z возвращает ей телефон, даже не взглянув.
– Сказала ли я ему, что собираюсь поужинать с человеком, сидевшим за столом, которого он не обслуживал, в заведении, где он проработал один день? Нет, не сказала.
– Он помнит меня, будь уверена. Он видел, как я вхожу. Я заметил, что он меня заметил! И он кому-то позвонил.
– Да-да, я убеждена, что твой обед страшно много значил. Я убеждена: он потому там внизу торчал сегодня, что хочет поблагодарить тебя за то, что ты вкушал пищу в его присутствии. Оказал ему такую честь.
– Ничего смешного. Мне необходимо знать, сказал ли он хоть что-нибудь обо мне.
– Ты серьезно? Ты что, подозреваешь, что он тоже шпион? Что он твой враг, этот официант, которого ты знать не знаешь?
– Я серьезней некуда. Вопрос жизни и смерти.
– Вот почему я никогда не завожу романов с евреями. Не потому, что их в Риме мало. А из-за этого. Из-за того, как ты себя сейчас ведешь. Вы все кажетесь такими милыми день или два, а потом сходите с катушек. Шизанутые маменькины сынки, все до одного. Это у гоев, в их семьях родители внушают девушкам, что из вас выходят хорошие мужья.
– Виноват, прости меня, – говорит Z. – Сейчас успокоюсь, – обещает он, нисколько не успокаиваясь. – Просто передай мне в точности, что он сказал. Я не шутил, когда говорил, что у меня большие проблемы.
Она глядит на него из-под сдвинутых бровей и опять садится рядом, но, отмечает Z, не так близко, чтобы соприкасаться. Официантка пересказывает ему остальное, говорит чуточку несерьезным тоном, но он чувствует, что ее словам можно верить.
– Он сказал: привет. Сказал: «Tiens, quelle surprise!»
[19] Или, может быть, я это сказала…
– Кто это сказал?
– Он, – говорит официантка, подумав. – Потом я спросила, что он тут делает. Он ответил – встречается с другом, чтобы пойти в кино. Потом он спросил меня…
– Что в точности он спросил, и как он это спросил?
– Не перебивай, слушай меня. Он спросил, живу ли я здесь. Я сказала – нет. Сказала ему, что собираюсь поужинать у друга, а у него соли не оказалось. И показала ему соль, потому что не взяла пакета в магазине и соль была у меня в руке, ну, я и для смеха, что ли, решила ее продемонстрировать.
– И все?
Официантка досадливо вздыхает.
– Он мне сказал, его друг тоже живет в этом квартале. Потом спросил, в какое здание я иду, – мол, может оказаться, что в то же самое.
– И?
– Это здание. Но с другой стороны.
– С другой стороны двора? Или по другую сторону арки?
– Арки, – говорит она. – Тоже в уличной секции, но другой подъезд.
– Откуда ты знаешь?
– Ну как откуда? Знаю, потому что он меня спросил и я ему ответила, что я в уличной, но по эту сторону.
– Ответила ему?
– Это секрет? Он даже не знает, что я у тебя.
– Да, можно сказать, секрет. Был секрет.
Z встает и начинает расхаживать – ему кажется, что это поможет думать.
– Где он сейчас?
– Сейчас? Откуда я знаю? В любом случае не там, где мы расстались.
– Я имею в виду – куда он пошел?
– Никуда. К своему другу. Сейчас они, вероятно, сидят в каком-нибудь жарком французском кинотеатре и смотрят, как воздушные шарики летят через экран.
Z застывает на ходу.
– Он зашел за другом? В это здание? Звонил ему в домофон?
– Нет, конечно. Я его во двор впустила. Мы же вместе шли, соображай.
Z качает головой, ему нестерпимо горько. Из-за нее. Из-за себя. Параллельно с мрачными сценариями, которые раскручиваются в его сознании с быстротой молнии, в нем тихо нарастает сожаление, память повторяет, как в замедленном кино, движение официанткиной руки, когда она, выбегая за солью, взяла его ключи. Воспоминание добавляет к картине и его самого, он смотрит как бы сверху вниз на свою глупую, полную обожания улыбку.
А по лицу официантки, по ее вскинутым бровям, по широко раскрытым глазам он видит, что она всерьез, уже не желая подтрунивать, думает, что у него, похоже, не все дома.
Он исправит это позже, если получится. Но он уже в спальне, там хватает кожаную наплечную сумку и сует в нее самые любимые из купленных книг. Туда же запихивает непромокаемую куртку, выдернув ее из стопки одежды на дне шкафа, и все это – очень нервно, неуверенно; а официантка, теперь прислонившись спиной к массивной арке между кухней и спальней, таращится на его лихорадочную беготню.
Z сует руку под матрас и вытаскивает выкидной нож. Эту большую, глупого вида штуку он купил на рынке под открытым небом, где на лотке со всевозможными режущими изделиями – с ножами для сыра, со щипчиками для ногтей, со стейковыми ножами, которые на самом деле не складываются, – лежали кое-какие приспособления для убийства.
Z обнажает лезвие, держа нож одной рукой, и, подняв глаза на официантку, видит, что она не боится его нисколько, даже несмотря на лезвие. Ее доверие трогает его до глубины души и вместе с тем обескураживает, показывая, как мало страха он способен внушить.
Z минует ее, хватает стул и несет в ванную. Там встает на стул и, воткнув нож в верхнюю кромку хлипкой двери, выковыривает деревянный брусок, зажатый между панелями.
После этого берет нож в зубы и двумя руками тянет за бечевку, которая свисает вниз, в плоскую узкую полость.
К нижнему концу бечевки прикреплен пакет со струнным замком, обмотанный скотчем. Z соскакивает на пол, идет к обеденному столу и вскрывает пакет.