— Суть дела в том, что меня попросили неофициально обменяться с вам несколькими словами по поводу возможного благоприятного исхода, в случае удовлетворения ходатайства о помиловании по свободному усмотрению.
— Не понимаю вас, сэр. Помиловании за что?
— Что ж, сэр, за это... за это несчастное дело в ратуше, имеющее отношение к Бирже.
— Но сэр, вы же должны знать, что я объявил себя невиновным? Что я честью поклялся в том, что невиновен?
— Да, сэр, я прекрасно это помню.
— Тогда как, во имя Господа, меня могут помиловать за то, чего я не совершал? Как мне в голову может прийти просить о помиловании по свободному усмотрению, если я невиновен? — Разговор Джек начал в состоянии сильного и неопределенного раздражения. Сейчас же он побелел от злости. — Вы что, не видите, что если я попрошу о помиловании, то солгу? Скажу, будто меня есть за что помиловать?
— Всё это лишь формальность, можно сказать, правовая фикция. И это повлияет на ваше восстановление на флоте.
— Нет, сэр, — ответил Джек, вставая. — Я не считаю это формальностью. Я осознаю, что ни вы, ни джентльмен, попросивший вас поднять эту тему, не предполагали оскорбления, но прошу передать мои наилучшие пожелания и объяснить, что я проблему вижу в другом свете.
— Сэр, вы не подумаете некоторое время и не посоветуетесь?
— Нет, сэр. В таких делах человек должен решать сам за себя.
— Чрезвычайно сожалею. Должен ли я добавить, что вы не будете обдумывать это предложение?
— Боюсь, что да.
Глава восьмая
— Он упустил отлив, — признал сэр Джозеф. — Редко я так огорчался.
— Соумс подошел к делу как дурак, — ответил Стивен. — Если бы он преподнес все беззаботно, заговорил бы о повседневной вежливой лжи вроде «не в своей тарелке», «ваш покорный слуга» и тому подобном, перешел бы потом к различным позволяющим сохранить лицо формулировкам в договорах, подавая их как глупые, неважные банальности, которыми они на самом деле и являются, а потом попросил бы Обри подписать уже готовое прошение, он бы вполне мог его подписать с благодарностью и переполненным радостью сердцем.
— Треклятое положение, — продолжил сэр Джозеф собственные мысли. — Даже с учетом всех больных мест, которые стоит принимать во внимание, взять хотя бы Квинборо с его союзниками, баланс сил как раз сместился в пользу Обри, достаточно для решительных действий. Не могли бы вы убедить его сказать Соумсу, что по зрелом размышлении и так далее? В конце концов, как и любой моряк, он привык не замечать бодрую коррупцию. Огромное количество припасов бесследно исчезает, мертвецы и несуществующие слуги получают жалование, и я точно знаю, что он минимум трижды подделывал судовую роль, включая в судовые книги сыновей своих друзей, дабы те получили корабельный стаж, будучи на деле в школе на берегу. Да что там говорить, его собственный сводный брат в такой призрачной форме оказался с вами на борту в последней тихоокеанской экспедиции.
— Бодрая коррупция — безусловно, и если бы к делу подошли так, он бы вытерпел. Но теперь речь идет о высших моральных устоях, и вся бодрость вылетела в окно. Я его мнения не изменю, и не буду пытаться.
— Что ж, повторюсь, треклятое положение. Так близко подойти к успеху, а потом...
После паузы Стивен нерешительно уточнил:
— Подозреваю, возможности помилования без подачи формального прошения нет?
— Нет. Сейчас у Обри довольно много союзников и приличное влияние, но этого все равно мало. Нужно гораздо больше.
— А это не повлияет? — Стивен указал на аккуратные страницы отчета Пратта о том, что он обнаружил генерала Обри мертвым в канаве рядом с пивной, в которой тот жил под именем капитана Вулкомба.
Блейн покачал головой:
— Нет. С точки зрения Кабинета генерал и его друзья-радикалы подставились тем, что нарушили обязательство явки в суд. После этого они перестали существовать политически, даже самые неразборчивые оппозиционные газеты с ними не захотят иметь дела. Генерал мог бы умереть уже тогда, а не сейчас. С нашей точки зрения разницы тоже нет — Пратт и его коллеги тщательно обыскали бумаги генерала, но не нашли ни намека на контакты с Рэем или Ледвардом.
— Конечно нет. Там и не могло быть никакой связи.
— С другой стороны, — заметил Блейн, — можно сказать, что эта смерть немного помогла Обри — исчезла непреднамеренная связь с радикалами. Но этого, к несчастью, даже и близко не хватит. Что сейчас предлагаете делать, Мэтьюрин?
— Пошлю Пратту указания о том, как поступить с телом, и помчусь завтра к Обри. Потом, поскольку «Сюрприз» все еще необходимо подготовить и загрузить большим количеством припасов, необходимых для южноамериканского плавания, планирую отправиться в Швецию и подождать его там. Сяду на пакетбот в Лейте.
— Вы не считаете, что эта смерть изменит планы Обри?
— Удивлюсь, если она сильно повлияет. Генерал не из тех людей, которые вызывают привязанность или уважение.
— Да. Но мне сказали, что речь идет еще и о весьма внушительном поместье.
— О нем я мало что знаю помимо того, что оно до печального отягощено долгами. Но даже если бы оно занимало полграфства, то вряд ли бы удержало Джека Обри от моря. Он запланировал это плавание, и в любом случае, говорят, будто американцы отправили фрегат или даже два нашего класса за мыс Горн.
Много поколений Обри похоронили в Вулхэмптоне, и церковь заполнил народ. Джека удивило и растрогало то, как много людей пришло почтить память покойного — Вулкомб уже давно не видел в своих стенах тех солидных, устоявшихся семейств, которые в былые времена, при жизни матери Джека, так часто здесь бывали.
Конечно, кое-кого не хватало, но гораздо меньше, чем Джек ожидал. Опять-таки, в церкви собрались не только старые друзья и знакомые Обри, но и арендаторы, жители деревни и обитатели отдельно стоящих домов. Они, кажется, позабыли дурное обращение, грабительскую арендную плату и агрессивное огораживание общинной земли.
Еще Джека особенно растрогало то, что деревенские жительницы, многие из которых в свое время прислуживали его матери и даже бабушке, поспешили в Вулкомб, чтобы привести дом в надлежащий вид для приема стольких гостей. Усадьба пришла в прискорбное состояние еще до того долгого периода, во время которого генерал порхал по северу страны в страхе перед арестом. Но сейчас дорогу выровняли как никогда, а открытые для гостей комнаты по крайней мере отмыли, подмели и отполировали воском, и чтобы накормить тех, кто приехал издалека, поставили столы.
Один стол, полностью разложенный, установили в обеденном зале, а второй, во главе которого должен был сидеть Гарри Чернок из Таррен-Гассидж (ближайший кузен Джека) поставили на козлах в библиотеке.
Вдова генерала во всем этом не участвовала. Как только узнали, что похоронные дроги добрались до Шафтсбури, она не вставала с постели. Этому находили разные объяснения, но сильное горе среди них не упоминали. Джек так или иначе этому только обрадовался. Она служила молочницей в Вулкомбе — славная, хваткая черноглазая девушка, склонная поздно возвращаться домой с ярмарок и танцев и очень хорошо известная местным молодым людям, в том числе и Джеку. Хотя после свадьбы Джек некоторое время и испытывал возмущение, но оно быстро выветрилось. Дурной женщиной он ее вовсе не считал и не верил, например, сплетне о том, что она не встает с постели, потому что спрятала под ней фамильное серебро. Но ночи с ней на сеновале он не позабыл, что делало их встречи неловкими. В тех редких случаях, когда они виделись, его ранило, что она сидит на месте матери.