Граф сделал из Эшварда своего рода преемника и уже после переезда из дома в замок они представляли извращенный донельзя дуэт «отец и сын».
Граф, добившийся своей цели перевоспитания новообращенного вампира, превратился из вежливого собеседника, что хитро кидает фразы и после ожидает пока они подействуют, в тирана, контролирующего вокруг себя все, до чего он мог дотянуться. Я знала об этой его любви к власти и контролю, а вот для Эшварда это было неприятной неожиданностью и он, наоборот, стал вести себя словно подросток, что проявляет свой бунтарский дух.
Он усмехался над тягой графа к физическим наказаниям, он противился жизни в глуши и стремился вернуться в высшее общество и даже хозяева замка, коих граф оставил в живых, раздражали его, и от этого он всякий раз, как только мог, внушал им что-нибудь, чтобы разозлить графа.
Но одного он не понимал, зато я видела это четко.
Ведь даже делая что-то назло графу, он оставался похожим на него. Тем, кого граф из него и сделал. А граф не ломал его, позволяя ему, пусть и не все, но ровно столько, чтобы не перегнуть палку.
Новый замок, в который притащил нас граф, оказался куда более просторней предыдущего. И новым он был не только на словах – постройка завершилась всего восемь лет назад. Неподалеку от замка было уже не село, но достаточно крупный город и это значительно развязывало руки графу и Эшу (мне всегда хватало и слуг и я по-прежнему не перегибала палку, все еще помня свою человеческую жизнь и сохранив то, чего теперь не было у Эшварда и никогда не наблюдалось у моего супруга – милосердие, доброту и сочувствие).
Здесь граф и Эш развернулись по полной.
Теперь в их распоряжении оказалось достаточно крестьян, чтобы потакать своей жестокости в любое время. А я не могла сделать совершенно ничего против, и мне оставалось лишь затыкать уши, чтобы не слышать крики жертв графа и закрывать глаза, чтобы не видеть полные надежды лица жертв Эшварда.
И я уже сомневалась, кто из них двоих поступал более милосердно – граф, причинявший боль физическую, или же Эш, заставляющий тех, кто попался ему в руки совершать совершенно немыслимые вещи, чтобы в итоге все равно убить их, или же, наигравшись, отдать графу.
Через год после второго нашего переезда, к нам присоединился Викторий.
Видимо граф окончательно удостоверился, что Эшвард принял его мировоззрение и больше не боялся чужого воздействия.
Викторию, разумеется, перемены в Эшварде не принесли никакой радости и он попытался все исправить.
Но расчет графа всегда точен и разговор с ним ничего не дал. Теперь бывший рыцарь презирал своего, такого же бывшего друга, считая его слишком мягким для того, чтобы носить звание вампира.
– Ольга, – не добившись успеха у Эшварда, Викторий обратился ко мне. – Ты должна что-нибудь сделать с ним, заставить его измениться. Ты его обратила, а значит, ты в ответе за него.
– Ты сам прекрасно знаешь, что я бессильна. Идти против графа бесполезное дело. Он слишком давно живет на этом свете, – горько усмехнулась я. – И если уж граф решил сделать что-то, то его нельзя остановить или переубедить. Он останется непреклонен. Моя ошибка была в том, что я обратила Эшварда, но я действительно надеялась, что граф уже не вернется. Что он забыл меня. Помнится ты сам советовал пытаться жить нормальной жизнью.
– Да, советовал, но это вовсе не означало, что теперь нужно создавать новых немертвых. В этом мире и без того слишком много жестокости, а тебе не стоило доводить все до такого. Мы получили второго графа, только вот если граф менялся тысячу лет, твоему рыцарю хватило и сотни.
Я лишь покачала головой и ушла, не желая продолжать этот бесполезный разговор. Я и сама осознавала свою вину, и меньше всего мне нужны были упреки Виктория и его напоминания об этом.
Хотя, признаться, до этого во мне еще была частица надежды. Смешно, но Эшвард давал ее и мне.
Я надеялась, что перемены в нем не окончательны. Что он еще сможет одуматься, осознать все происходящее и вернуться к тому, что было прежде. Наивно, глупо и эгоистично, но это было именно так.
Однако Викторий поставил на этой надежде окончательный крест, а Эшвард, спустя пару дней, вбил его еще глубже.
– Мы не разговаривали с тобой об этом, – манерно растягивая слова проговорил он, – но ты же должна понимать, что я не стану помогать в твоей глупой затее. Хотя, пфффф, о чем это я? Разве у графской подстилки хватит сил убить его? В любом случае, пусть граф меня и не устраивает, но единственная помощь, которую я смогу оказать тебе – это не мешать. Впрочем, уверен, мы проживем тысячу лет, прежде чем ты выйдешь из под его контроля.
И пусть он уже не был тем рыцарем Иеронимом, эти слова окончательно добили меня.
О чем я думала?
Глупая!
Моя мечта о том, что однажды ненависть к графу пересилит зависимость и я смогу поднять на него руку изначально была неисполнима!
Однако вместо того, чтобы признать полное и безоговорочное поражение, слова Эшварда неожиданно задели и разозлили меня.
Действительно, я лишь подстилка графа! Иначе, как бы я могла допустить такое? Как бы позволила графу сотворить ЭТО с моим милым рыцарем?
Наверно, я должна хотя бы попытаться!
Я не могу допустить, чтобы жизнь Иеронима, так эгоистично кинутая мной на алтарь вечности, пропала совершенно зря.
Так может, смерть графа покажет ему, что он ошибся во мне, что я способна бороться, а значит и он может вернуться? Это мой единственный шанс изменить все, ведь в одном я сейчас уверенна точно – пока жив граф, Эш будет его подобием. И раз я уже допустила этого, то не могу сейчас просто все оставить.
А значит, я должна побороть свою болезнь и зависимость.
Глава 20.
«Характер вырабатывается в крови».
Так, смеясь, всегда говорил граф.
«Пока ты не столкнешься с трудностями – ты не узнаешь предел своих сил. Я делаю им одолжение. Они умрут героями, могущими сказать, что закалили свой характер и испытали себя».
Думаю, такие слова были бы слабым утешением для несчастных мертвецов и тех, кто ждал, но не дождался их дома. Думаю, говоря их, граф и не стремился к утешению.
Но, как бы то ни было, меня его испытания ничуть не закалили, а напротив, сломали. Видимо, я изначальна была слаба, так как я могла теперь винить в этом Эшварда, если и сама никогда не противилась графу?
Впрочем, теперь, приняв решение бороться, я уже не могла отступить. Похоже, все же и мне досталось немного фамильного упрямства Фарго.
Моими трудностями сейчас (и всегда) были чувства к графу, заполнявшие каждую частичку моей души и тела. И принятое решение вовсе не означало, что я имею хоть какое-то понятие, как с этим бороться.
Но бороться было надо.