Ветренное счастье - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Дремова cтр.№ 24

— А тебе мама с папой разрешат? — в голосе Славика забрезжила надежда.

— А почему же нет? Конечно разрешат, они у меня знаешь какие! — лицо Шелестова просияло. — Вот как только они придут с работы, я им сразу и скажу… — мечтательно протянул он. — Ты прочитаешь все-все мои книжки, а потом мы с тобой будем играть в капитана Немо и в красных дьяволят… Ой! — внезапно вспомнив о чём-то, Минька побледнел. — А сколько сейчас времени?

— Откуда же я знаю? — в глазах Кропоткина плеснулся испуг. — Минь, а мы с тобой не опоздали?

— Дяденька, дяденька! А сколько сейчас времени? — забеспокоившись, Минька подбежал к первому попавшемуся прохожему, на руке которого красовался кожаный ремешок.

— Времени? Сейчас посмотрим, — подслеповатый гражданин в толстых очках поднес руку к самому носу и прищурился. — А времени у нас, мальчики, без десяти минут три.

— Сколько-сколько?! — в один голос вскрикнули мальчишки.

— Без десяти минут… — прохожий замялся, — два. Без десяти минут два, простите, ошибся, — опустив руку, он зашагал дальше, а Минька и Славик снова подхватили тяжёлые пачки старых газет и, пока не поздно, побежали к школе спасать свое звено.

* * *

Плаксивый ноябрь семьдесят пятого выжимал над Москвой тёмные студенистые облака, и, расползаясь по стёклам кривенькими дорожками, толстые каплюшки сплетались между собой в размытые водяные узлы. Рыдая, ноябрь ронял с карнизов горючие осенние слёзы и, швыряя по ветру мелкие холодные брызги, срывал с деревьев жалкие клочья последней бурой листвы. Подхваченные колёсами автомобилей, листья быстро вертелись по кругу и размазывались по мостовой жидкой кашей, похожей на заветревшее селёдочное масло.

Стоя за столиком убогой полутёмной пивнушки, Берестов прихлёбывал из тяжёлой литровой кружки разбавленное водой пиво и, с апатией поглядывая в окно, вяло жевал губами. Небритый, с приличной плешью на голове, белым блином выделяющейся на фоне тёмных немытых волос, с оттопыренной, как у телка, нижней губой и обломанными грязными ногтями, он напоминал карикатуру на самого себя.

Роскошный светлый плащ, купленный три года назад в дорогом бутике Америки, был настолько засален и заляпан, что напоминал рабочую одежду, сшитую смеха ради на модный фасон. Стёсанные жёстким наждаком городских тротуаров, набойки добротных остроносых ботинок истончились, и слои наборных каблуков топорщились мелкими заусенцами измочаленной кожи. Длинные расклешённые штанины шерстяных брюк, когда-то идеально отутюженные, лежали мокрой гармошкой на нечищеных ботинках, а вокруг шеи, поверх засаленного воротника плаща, словно напоминание о былой роскошной жизни, болталось длинное шёлковое кашне, края которого то и дело окунались в одну из пивных кружек.

— Слышь, Берестов, а правду говорят, что перед тем, как стать грузчиком в овощном, ты был генеральским зятем? — грохнув днищем пивной кружки о стол, высокий светловолосый мужчина с роскошным, по-гусарски вьющимся чубом с любопытством взглянул на Юрия.

— Правда, — Юрий, не отрывая взгляда от мокрых дорожек на стекле, запрокинул голову и, резко дёргая выступающим кадыком, сделал несколько крупных глотков.

— Да ну?! — гусар восхищённо хлопнул ладонью по лоснящемуся от жирного налёта столу. — И долго ты им был?

— Две недели, — скривив рот на сторону, Берестов презрительно оттопырил и без того вислую нижнюю губу и кисло усмехнулся, вглядываясь сквозь густую завесу табачного дыма в лицо кучерявого.

— А чего так долго? — белобрысый сыто икнул.

— Как только у Полинки родилась мёртвая дочка, так меня её папаша и шуганул, — Юрий добил одним глотком полупустую кружку и пододвинул к себе следующую. — Да так шуганул, что мне мало не показалось.

— Полинка? — гусар широко раскрыл глаза, и его брови разводным мостом поднялись на лоб от переносицы. — Ты ж прошлый раз говорил о какой-то Юльке.

— Нет, Юлька — это моя бывшая, — Берестов раздражённо дёрнул носом, — та, которая была до Полинки.

— Так чего ж ты к ней обратно не подашься? Всё — баба, и постирает, и пожалеет…

— Куда там — вернуться! Эта как со мной развелась, сразу на размен подала, и теперь у меня вместо приличной двухкомнатной грязная коморка в коммуналке, — зубы Юрия скрипнули. — А как же, у нас же в стране гуманные законы! Она же мать с ребёнком, а я — никто, дядя с улицы! — заводясь, Берестов постепенно повышал голос. — Когда был жив мой папашка, между прочим больша-а-ая партийная шишка, она меня терпела, а как этот старый идиот ноги протянул, у неё изо всех щелей гниль полезла! Конечно, зачем я ей без денег? У меня их или нет, или ва-аще нет, а ей жить надо!

— Слушай, Берестов, а у тебя дети есть? — гусар с хрустом надломил высохшую голову мелкой воблы.

— Есть… Дочка… Только я её уже больше года не видел. Эта дрянь не даёт мне с ней встречаться, — сжав кулак, Берестов со злостью стукнул им по столу, и тяжёлые пенные шапки на кружках покачнулись. — Я, видите ли, для своей дочки недостаточно хорош! Нет, ты можешь такое понять? — Юрий, неожиданно протянув руку, схватил гусара за куртку и притянул к себе. — Она мне говорит, что Надьке будет стыдно, если её увидят рядом с таким, как я! А кто виноват в том, что я таким стал? Разве не она? Нет, ты мне скажи, разве не она?! — голос Берестова перешёл на крик и сорвался на верхней ноте.

— Конечно она, — не обижаясь, гусар неспешно разжал пальцы Юрия, вернулся в прежнее вертикальное положение и, как ни в чём не бывало, продолжил мирно чистить воблу.

— А ты знаешь, у меня мать месяц назад умерла, — Берестов, длинно всхлипнув, схватил со стола полную кружку и, заливая горе, начал часто дёргать кадыком.

Падая в бездонные недра берестовского желудка, пиво билось о его стенки, и не то из груди, не то из гортани Юрия доносились странные хлюпающие звуки.

— Выходит, ты теперь круглый сирота? — взяв рыбину обеими руками, гусар несколько раз согнул её пополам и, увидев, что в одном месте жесткий просоленный пласт отошёл от хребта, с хрустом расслоил воблу.

— А тебе-то что? — огрызнулся Юрий.

— Да вот, завидую тебе, болвану! Ты же — что? Ты же счастья своего не понимаешь! — Антон кучкой сложил кусочки воблы в центре стола и, достав коробок со спичками, приготовился закоптить мутновато-прозрачный рыбий пузырь. — Да ты теперь сам себе хозяин: куда хочу — иду, что хочу — делаю. А я? — чиркнув спичкой, он поднёс пузырь к пламени и с удовольствием вдохнул ароматный дымок. — Жена пилит, мать учит, тёща — та и вовсе плешь проела! — загасив спичку, Антон нагнулся над кружкой. — Вот, гляди, скоро ни одной волосинки не останется, тёща, как саранча, все уничтожит! Да если б все мои бабы передохли, какой бы я счастливый стал!

— Дурак ты, Антоха! — с надрывом произнёс Берестов. — Тебе не понять: у меня всё было, понимаешь, всё! А теперь ничего нет, как корова языком слизала.

— Зато во время войны ты первым до бомбоубежища добежишь, — заржал тот, и его кучерявый чуб крупно затрясся, — а мои бабы пока будут своё добро в узлы завязывать, я сто раз помереть успею. Да ты ешь рыбу-то.