Это прозвучало совершенно неправильно – во многих отношениях, на многих уровнях.
– Я не имел в виду то… – добавляю я.
– …что оно должно было означать? – Она упирает руки в бока и приоткрывает рот в возмущении. – То, как я выгляжу, совершенно не твое…
– Я просто хотел сказать… – обрываю я ее, когда она делает шаг ко мне, но теряю нить рассуждений – ее лицо слишком близко к моему, настолько, что я почти ощущаю вкус этих розовых губ.
Очередь снова сдвигается на шаг.
Я тоже делаю шаг.
И Аэрин делает шаг.
«Соберись с мыслями, Уэллс. Будь разумен».
– Я не мог не заметить, что ты прячешь веснушки, – говорю я, не будучи уверен в том, что это как-то исправит положение.
Она морщит нос и склоняет голову набок:
– И?
– Чтобы тебя воспринимали всерьез, тебе не нужно скрывать свою молодость.
– Я не скрываю свою молодость. – Лицо ее вытягивается, словно мои слова имеют горький вкус. – Но даже если бы и скрывала, то с чего я должна выслушивать твое мнение по этому поводу? Ты когда-нибудь слышал слово «тактичность»?
– Я очень тактичен, – возражаю я. «Просто не в эту минуту».
Очередь снова смещается – слава богу.
– Это просто макияж, – говорит Аэрин, пожимая плечами и опуская руки. Господи боже, она не собирается оставлять этот вопрос в покое. Должно быть, я затронул больное место. – Ты в курсе, что существуют сотни видов основы под макияж? Прозрачная, средняя, полностью закрывающая. BB-кремы. CC-кремы. Тональные увлажнители. Органические продукты. Растительные продукты. Минеральные средства для макияжа. И у каждого бренда есть своя палитра цветов и оттенков с разными подтонами – холодными, нейтральными, теплыми. Ты представляешь, как сложно найти ту основу, которая подходит тебе по типу кожи, выглядит натурально и идеально совпадает с твоим цветотипом? Представляешь?
Я прикрываю рот ладонью, пряча усмешку, потом прикусываю нижнюю губу.
– Я… никогда не думал о таких вещах, Кин.
– И теперь мне любопытно: какие еще предположения ты сделал на мой счет?
– Почему ты об этом спрашиваешь? Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве ты сегодня утром не сказала, что не спрашиваешь у людей их мнение о тебе?
– Это было тогда. До того, как ты обвинил меня в том, что я стыжусь своих веснушек.
– А теперь ты просто приписываешь мне то, чего я не говорил. – Я сую руки в карманы и опускаю плечи, показывая, что этот разговор меня скорее развлекает, чем злит.
– Если мы собираемся работать вместе следующие четыре недели, я хотела бы сразу прояснить любые твои возможные ошибки на мой счет.
Очередь сдвигается. Мы сдвигаемся.
Впереди меня остался только один человек, потом придет мой черед, и я смогу убраться отсюда ко всем чертям.
– Честно говоря, Кин, я не настолько много думал о тебе, – лгу я.
Сегодня я думал о ней больше, чем следовало бы. Я думал о ее попке, туго обтянутой юбкой. Я думал о том, как круто она выглядела бы, если бы на ее блузке была расстегнута еще одна пуговица. Я думал о том, каково было бы, если бы ее ноги обвились вокруг меня. Или что она сделала бы, если бы я поцеловал ее прямо в эти жаркие розовые губки.
Забавно, как далеко могут забрести твои мысли, если тебе совершенно не хочется сидеть в офисе, созерцать старческие лица отцовских подчиненных и слушать, как мой папочка втирает им, будто мы все эти годы продолжали общаться, просто я был слишком занят.
– Можешь быть уверена: у меня нет больше никаких догадок или замечаний относительно твоей личности, – говорю я и отворачиваюсь.
– Я не покупаюсь на такие штучки.
Я оглядываюсь на нее.
– Тебе и не нужно покупаться.
– По тому, как ты смотришь на меня, я точно могу сказать, что ты думаешь… разное. Я не знаю, что именно, но ты явно о чем-то думаешь…
Я проверяю время на своем телефоне.
– Как я уже сказал, Кин, ты пьяна. Честно говоря, тебе следует пойти домой, прежде чем ты скажешь или сделаешь что-то, о чем пожалеешь наутро. Нам предстоит снова встретиться примерно через тринадцать часов. Я уверен, что нам следует воспользоваться этим временем и отдохнуть друг от друга.
– Я не пьяна. – Голос ее становится настолько резким, что перекрывает даже царящий в баре шум. Она перекатывается с носков на пятки.
– Ты и не трезва.
– Неважно. Просто скажи мне, что ты видишь, когда смотришь на меня, – требует она.
«Она сумасшедшая. Ну, или просто с придурью».
Стоящий передо мной мужчина оглядывается на нас через плечо. Я совершенно уверен, что он подслушивал весь наш разговор, но не могу винить его за это.
– Ты хочешь услышать это здесь? Сейчас? – спрашиваю я.
Сжав губы, она кивает с энтузиазмом, на который способна только женщина, в крови которой струится пара порций крепкого джина с тоником.
– Кин, прошу тебя. Я не…
– Ты считаешь меня чопорной? – вопрошает она.
– Я не собираюсь на это отвечать.
– Нет ничего такого в том, чтобы ответить. Большинство людей именно такой меня и считают. И они не ошибаются.
Резко вдохнув, я на секунду задерживаю воздух в груди.
– Ну, ладно. Ты действительно выглядишь чопорной.
«И это еще мягко сказано».
– А разве ты не предпочел бы чопорную ассистентку какому-нибудь тормозному ленивцу?
– А разве не все ленивцы тормозные?
– Смысл не в этом. – Она сжимает руки в кулаки.
Черт побери, этой женщине срочно нужно в постель. В том или ином смысле.
– Ты смеешься, – заявляет она, наставляя на меня указательный палец. – Я пытаюсь вести с тобой серьезный разговор, а ты смеешься.
– Разве?
Она закатывает глаза и потом примерно секунду пытается снова сфокусировать взгляд на мне.
– Один раз скотина – всегда скотина. Я так и знала, что вся эта доброта была лишь притворством.
– Мы закончили? – спрашиваю я, когда стоящий впереди меня мужчина входит в туалет. Я много лет твердил владельцу бара, что нужно сделать здесь еще один сортир, но он отказывается, заявляя, будто модернизация лишит это заведение очарования и истории. Черт побери, литая чугунная раковина тут та же самая, которая стояла в пятидесятые годы – та самая, в которой Синатра однажды смывал брызги мартини со своей отутюженной рубашки в канун Нового года целую вечность назад.
– Не знаю, а мы закончили? – переспрашивает она.
– У тебя это плохо получается.
– Что? Что у меня плохо получается?