Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Фуфаева cтр.№ 51

Например, слово ученая… Стоп, вы правда думаете, что такого слова не существует, по крайней мере, пока?

…Послевоенные 1940-е годы XX века. В сталинском СССР режиссёр снимает фильм “Ученая” – о, соответственно, ученой, сотруднице Института Солнца. Впрочем, и режиссёр, и сама ученая Ирина Никитина, и фильм с этим названием – всего лишь вымышленная киношная реальность, предмет настоящей музыкальной комедии “Весна”, снятой в 1947 году Григорием Александровым.

А вот феминитив в эти годы используется по-настоящему. “В образе ученой я попытаюсь найти качества советской женщины, которые подсказывает мне жизнь…” – пишет Любовь Орлова о своей роли. В это же время в “Листах дневника” Николай Рерих записывает: “Ее аргументы были основаны на истории, на научных фактах, ибо она видная ученая, славистка и историчка” (заметим, что историчка у Рериха – это женщина-историк, как славистка – женщина-славист). В это же время в журнале “Наука и жизнь”: “Агния Ивановна Подорова, женщина-ученая, составляет первый коми-русский словарь и научную грамматику своего родного языка” (В. Рыбасов. “Русские женщины в науке”. “Наука и жизнь”. 1949).

После 40-х слово тоже мелькает, хоть и реже. Вот Юрий Мамлеев: “Сразу после смерти обнаружилось завещание, по которому ученая отдавала свой скелет и “все, что останется от моей личности” в пользу научных исследований” (“Конец века/Дорога в бездну”. 1975–1999).

А с 1990-х, а особенно с 2000-х встречается во всех жанрах.

Вот приличный журнал: “Позднее ученая спросила многих пассажиров, членов команды – все подтвердили, что после прохождения этой точки им тоже пришлось переводить стрелки часов” (П. Новокшонов. “Четвертый угол Бермудского треугольника…”. “Вокруг света”. 1992).

Вот приличная проза: “Ученая-микробиолог была оскорблена до глубины души самим фактом существования возможных слухов” (Г. Щербакова. “Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом”. 2000).

Вот легкое чтиво: “Через некоторое время за Мариной Сергеевной пришла подруга, и ученая ушла, а Воротников и Кусакина остались” (Д. Донцова. “Уха из золотой рыбки”. 2004).

Вот твердая фантастика: “Ученая Наташа рассказывала о разнообразии космических миров, где могут, теоретически, возникнуть живые существа” (Н. Горькавый. “Астровитянка”. 2008).

Да и в современной википедийной статье о комедии “Весна” тоже употребляется феминитив: “Ученую с трудом уговаривают, и она, приехав в студию, соглашается гримироваться”. С учетом новой идеологической мотивации слово могло бы все больше обживаться как минимум в таких неформальных, медийных и художественных контекстах, где нет других гендерных подсказок. Есть только одно “но”. Само слово ученый используется в основном вне академической среды, в той же художественной прозе. В научных новостях привычнее исследователь, то есть больше перспектив у феминитива исследовательница.

• Надо иметь в виду, что суффикс -ичка – не только про школу. “Заглянула и сразу вошла, не спрашивая, та маленькая хрупкая хирургичка, на высоких каблучках, вся покачивающаяся при ходьбе” (А. Солженицын. “Раковый корпус”. 1963–1966).

Впрочем, за пределами школы такие феминитивы и образуются редко, и редко употребляются, образовавшись. Такое все же случается и в XXI веке. Основы – заимствованные, с нестандартными финалями и налетом книжности. “Контакта с людьми юная мизантропичка избегала” (2012); “Я – ежовая колючка. Меркантильная мизантропичка”; “Все мизандрички радикальные феминистки” (из соцсетей). Последнее – вновь не от мужского слова, а от абстрактного мизандрия – мужененавистничество.

На те же основы претендует и сочетание -истка: “Латынина – известная мизогинистка” (из Фейсбука). Вообще-то оно давно потихоньку зажило своей жизнью и стало суффиксом -истка, время от времени обслуживая основы на -граф. Мы знаем давнюю пару стенограф – стенографистка. Стенографист куда реже и, видимо, позднее. Феминитив от каллиграф – каллиграфистка. “Мою первую ручку, с которой я бы вовсе не расставался, у меня выкупила знакомая каллиграфистка и до сих пор с восторгом ей пользуется” (блог embedder в ЖЖ). Еще подобная пара: картограф – картографистка. “Награды… достались …поварам, писарям, телефонисткам и картографисткам, безвылазно сидевшим в теплых штабах…” Ну а тоже очень редкие стеклографистка и кардиографистка – обычные феминитивы на -ка от названий на -ист.

• Стали возникать в основном шутливые названия профессий на -иня от основ на -лог: психологиня, филологиня, гинекологиня.

История нового (или оживающего?) суффикса -иня занятна. Мы знакомы со старинным -ыня: рабыня, боярыня, болгарыня, перешедшим в -иня после “г”, “х”, “к”: княгиня, монахиня, инокиня. Старый суффикс почти утратил продуктивность, а этнонимы с ним вообще вышли из употребления. Сейчас мы говорим не болгарыня, а болгарка.

Старинное слово другиня использовалось в поэзии XVIII века как возвышенный архаизм: “Соколу сова другиней стала / И с ним как равная по воздуху летала” (А. Сумароков. “Притчи”). В XIX веке за другиню ратовал помещик Поповцев в “Журнале землевладельцев” (1858) – тщетно, слово в языке XIX века не прижилось. С другой стороны, “врагиня моя лютая”, как напоминает академик Виноградов в “Истории слов”, фигурирует во вполне простонародной речи Жужелицы – персонажа чеховского рассказа “Бабье царство” (1894).

Зато в XVIII веке к образованиям на -ыня/-иня примкнули заимствования из европейских языков, имевшие созвучные суффиксы: графиня и герцогиня (немецкие Gräfin и Herzogin), героиня (французское héroïne). Немецкий и французский суффиксы адаптировались как -иня, без всякого “ы”. В итоге получился некий обобщенный, синтезированный, гибридный суффикс, скорее даже фантазия на тему старинного суффикса.

До поры до времени эта фантазия дремала, пока не реализовалась в словотворчестве молодого Евгения Евтушенко:

Стихотворение “Продукты”, где поэт вспоминает о своей работе в геологоразведке вскоре после окончания войны, в 15 лет, написано в 1956 году, и очень похоже, что первый новый феминитив на -иня возник именно в нем. Это и рифма к благими, и языковая игра, вообще характерная для этого поэтического поколения. В данном случае эта игра сталкивает лицом к лицу разные реальности: герцогинь и суровых тружениц суровой эпохи, с помощью легкой иронии смягчает описание тягот, голода, дальнего путешествия мальчика на холодном ветру, делает его более сдержанным, то есть более мужественным. В общем, все в русле эстетики того времени.