Затем, поставив банку на стол, Рыбников взял с подоконника три граненых стакана, подул в каждый и наполнил их компотом до верхней риски — так аккуратно, словно водку разливал. Оставалось еще открыть банку с огурцами и раздать каждому по корнишончику на закусь, но до этого не дошло.
У другой стены кучей, почти до потолка были навалены мужские, женские и детские ботинки, сапоги, одежда всех уровней поношенности, игрушки, рулоны туалетной бумаги, коробки стирального порошка и много чего еще из гуманитарки.
— Люди несут и несут, — Николаич поймал взгляд Алехина. — Народный гнев и народное сострадание не знают границ. Со времен Великой Отечественной не было такого подъема. Все для фронта! Все для победы!
Он еще долго гундел про «великую битву за свободную от фашистского ига Украину», про зверства бандеровцев, которых почему-то упорно именовал бендеровцами. Алехину, правда, было все равно. Политика его интересовала примерно так же, как есть ли жизнь на Марсе. Об этой войне он толком узнал только после гибели своих. Раньше не вникал.
— …наших распятых детей, поруганных жен и дочерей! — все больше входил в раж Николаич. — Массовые убийства… Злодеяния, которым нет прощения… Дорога жизни… Наши сердца…
На этой высокой ноте Алехин окончательно перестал слушать вербовщика и перевел взгляд на его коллегу, обдумывая следующий шаг. Рыбников выразительно ответил ему взглядом, почти незаметно проведя пальцами по своим губам — дескать, бла-бла-бла…
«Контакт, похоже, есть», — с надеждой подумал Алехин. И отхлебнул из выданного ему стакана.
Компот был малиновым, скорее всего прошлогодним, приторно-сладким и жажды не утолял. Проглотив пробу, Алехин выпил стакан одним глотком. Николаич только пригубил, поморщился и поставил стакан на стол. На ободок стакана тут же, одна за другой, уселись три толстые черно-зеленые мухи с блестящими боками. Рыбников, так и не притронувшись к компоту, одним молниеносным движением руки поймал сразу всех трех, сжал кулак и, раскрыв его, сбросил придушенную добычу на пол.
Насмешливый жест коллеги про «бла-бла-бла», однако, не укрылся от Николаича, и он оборвал себя на полуслове. «Какую страну просрали! — подумал он. — Какое время было. Речи. Встречи. Как он на собраниях клеймил. А теперь работай с этими беспринципными перевертышами-белогвардейцами вроде Рыбникова. Нет, б…дь. С таким настроем фашизм нам не одолеть».
— Понимаешь, Юра, — Николаич перешел на «ты», что уже было шагом вперед, — мы-то рады тебя послать. Больше того, транспорт формируется и колонна планируется на… Ну, короче, планируется на ближайшее время. Проблема в том, что в автобусе, «Мерседесе» с кондиционером, если ты заметил там, во дворике, черный со шторками такой, сидят, сам понимаешь кто. Два этих самых… Вот именно. Такое время. Так вот они после нас фильтруют личный состав добровольческого корпуса, заводят анкеты, определяют цели, задачи и выправляют сопроводительные документы для пересечения границы и обустройства на месте. Так что мы, сам понимаешь, со всей душой. Мы тебя сейчас к ним выпустим, а у тебя и военного нет, и паспорт заграничный. И визы иностранные… В общем, войди в положение.
На этом Николаич с Рыбниковым встали, давая понять, что аудиенция закончилась, как будто за окном стояла очередь из добровольцев.
Алехин, еще не осознав, что его только что послали, открыл рот, чтобы что-то сказать, как-то зацепиться. Но не успел.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла полусогнутая бабка в длинном шерстяном платке и валеных чеботах. В руке она держала пакет.
— Вот, жертвам возьмите, люди добрые, — прошамкала она, не обращаясь ни к кому конкретно и не поднимая головы. — Яички свежие. Двенадцать штук.
Бабка аккуратно положила пакет на стол, перекрестилась в угол на плакат с портретом Сталина в серой железной рамке, развернулась и вышла не попрощавшись.
Алехин только сейчас увидел портрет генералиссимуса в темном углу. Над портретом, как покрывало над иконкой, висело красное полотнище, перекрещенное синими полосами с белой окантовкой, похожее на флаг мятежной Конфедерации времен Гражданской войны в США. Только без звезд. «Лампадки не хватает», — подумал он и стал подниматься с нарочито расстроенным видом. Взяв паспорт, он сунул его в задний карман брюк.
— Так что езжай за военным билетом, или пусть пришлет кто, если есть, где пожить, — виновато сказал старший. — Без военного, брат, никуда. Кстати, Юра, ты где остановился? У тебя есть, что поесть? А то возьми яйца. До Донбасса все равно не доедут.
— Спасибо, — смущенно ответил Алехин. — В следующий раз.
В этот момент у Николаича зазвонил телефон. Он посмотрел на экранчик, поспешно вышел в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Слышно было, как он оправдывался перед кем-то на повышенных тонах.
— Жданов, подожди, — неожиданно сказал Рыбников, когда Алехин уже был в дверях. — У тебя мобильник с собой? Набери мой номер и сохрани. Позвони завтра, если останешься. Может, что-то образуется. А пока ищи билет.
Он продиктовал Алехину номер. Тот набрал. Через секунду в нагрудном кармане куртки у Рыбникова заиграло «Мальчик хочет в Тамбов, чики-чики-чики-чики-та…».
Рыбников похлопал Алехина по плечу и пожал ему руку. Алехин спустился по лестнице на первый этаж и вышел во двор. Грузовик стоял впритык к обитой ржавым железом двери. У черного «Мерседеса» маячили двое в серых костюмах. Не глядя на них, Алехин направился к выходу на улицу. Эфэсбэшники курили, смеялись и смотрели ему вслед.
До отеля было десять минут ходьбы. Несмотря на жару, Алехин решил не брать такси, а прогуляться и все хорошенько обдумать по дороге. Какого хера он вообще тут делает? Зачем вернулся в Россию? Что он может изменить? На хрена ему Донбасс? Его жена и дочери погибли. Их нет, нет. Даже если он найдет то место, кто ему выдаст их останки? (Алехин и в мыслях старался избегать называть их по именам. Особенно дочек.) По документам он не имеет к ним никакого отношения. Он для них теперь вообще — никто. Ни муж, ни отец, даже не дальний родственник. Какие у него права? И… Куда теперь приходить, чтобы помянуть их, приносить цветы? Просто у могилки посидеть?
— Сережа, чего ты хочешь? — Алехин сказал это вслух, остановившись на тротуаре.
Проходившая мимо женщина средних лет с двумя темными матерчатыми авоськами в руках, оглянулась на него, покачала головой и продолжила путь.
Спохватившись, Алехин стал отвечать на свой вопрос уже про себя: «Не ври хоть сам себе. Тебе совсем другое нужно. Просто узнать, кто, как и почему. Так ведь? Чтобы что? Отомстить? Кому? Как?»
Ни на один из этих вопросов ответа у него не было, кроме фирменного «Проснемся — разберемся». Но для этого нужно было хотя бы проснуться. Все последние дни он провел, как во сне. Только в самолете, после объявления о скорой посадке, он вообще осознал, что приземляется — в Москве.
Там же в кассе «Аэрофлота» он купил билет в Ростов. Вылет на следующий день. Он даже не смог заставить себя поехать в город. Просто взял такси из Шереметьева в Домодедово и в машине вновь уснул.