– Но хвост – принадлежность дьявола! – воскликнул доктор Смит и осекся, не став развивать эту опасную тему.
С одной стороны он очень боялся христианского осуждения затеи с хвостами со стороны членов своего церковного прихода, но и упустить из рук мешок с гинеями, так соблазнительно развалившийся у него на бумагах, он был не в силах.
– Вы еще скажите, что рога тоже бывают только у чертей, – улыбаясь, возразил Оструг.
– На что вы намекаете? – угрожающе спросил доктор, который с недавних пор совершенно не переносил разговоры на подобные темы и даже велел вынести из своего кабинета ветвистые оленьи рога.
– Совершенно ни на что. Но вы ответьте, вы принимаете мое предложение? У меня есть кому еще его предложить.
– Принимаю, конечно.
Доктор Смит любовно придвинул к себе мешочек.
– Я не могу смотреть на них, – Оструг отвернулся и мельком взглянул на окно. – Все мое состояние. Мне становится дурно. Уберите их скорее в сейф, иначе я передумаю. И откройте окно.
Не отводя взгляда от доктора, Оструг подошел к окну и поднял его. В комнату ворвался холодный осенний ветер. Мопс, развалившийся среди склянок, жалобно заскулил.
– Ваша собачонка застудит себе мочевой пузырь и потом вымочит ваш сюртук.
Доктор открыл потайную дверцу сейфа, прятавшегося за деревянной панелью в стене, и, прежде чем положить туда показавшийся ему подозрительно легким мешочек, развязал стягивающий его горловину шнурок. – Да вы сумасшедший! Я сразу почувствовал это, когда вы заговорили про хвосты! Тут же не гинеи, а пуговицы!
Оструг понял, что наступило время окончания разговора. Но уйти просто так, не получив ничего на память о столь замечательном знакомстве, он не мог. Поэтому, повинуясь совершенно непреодолимому импульсу, Оструг метнулся вдруг от окна к бюро, и схватил гипсовый слепок с античной головы Эскулапа из Британского музея. Байрон на столе испуганно вскочил, на пол посыпались склянки, но его хозяин, забыв о мопсе, уже стремительно выскакивал из кабинета. Из коридора в кабинет доктора несся крик Эстер:
– Гилбарт, тут к тебе привезли тело твоего Проджера!
А ему вторил голос Проджера:
– Нет, нет! Пусть доктор Смит не прикасается ко мне! Меня принесли, только чтобы я мог сообщить о случившемся. Вызовите мне настоящего врача!
Глава 69
16 октября, во вторник
– Ну, а сейф, сейф-то ты вчера видел? – в нетерпении спросил у Оструга Фаберовский, глядя на смутные тени в густом утреннем тумане за окном.
– Доктор спрятал его за деревянной облицовкой слева от двери около книжного шкафа, – сказал Оструг. – Дерьмовый сейф, не прочнее консервной банки.
– Тебе удалось взглянуть, что там храниться внутри?
– Да, но это стоило мне семьсот гиней, – Оструг помрачнел. – Мало того, что теперь он знает секрет пришивания хвостов и может сам заняться этим выгодным делом, так я еще лишился своего последнего мешочка с пуговицами.
– Я тебе искреннее соболезную, – сказал поляк. – И попрошу Розмари, чтобы она спорола пуговицы с моих старых вещей.
– Не надо мне ваших пуговиц! Какие могут быть пуговицы, когда я забыл у этого живодера своего Байрона! Теперь доктор каждый вечер будет ставить ему клистир, пока не замучит до смерти.
– Успокойся, я попытаюсь спасти собачку, – поляк хлопнул Оструга по плечу.
На губах старого мошенника заиграла улыбка. Он полез за пазуху и, хитро прищурясь, протянул Фаберовскому мятый конверт.
– Это просил передать вам Скуибби. Но он сказал, что в карманах Проджера ничего больше не было, и просит заплатить ему за работу.
Фаберовский вскрыл конверт и убедился, что это то самое письмо, которое он послал Проджеру.
– Пускай Скуибби сам придет ко мне. С ним я и потолкую.
– Он непременно зайдет, он очень хочет вас встретить, – угрожающе сказал Оструг, но быстро сменил тон и спросил: – А не желает ли пан Фаберовский приобрести изящный мраморный бюст античной работы из Британского музея? Всего за две гинеи.
Мошенник развязал большой мешок, стоявший у его ног.
– Античной работы, говоришь? – Поляк колупнул ногтем торчавшую из мешка гипсовую макушку. – Понимаю, что путь тебе в дом доктора Смита теперь заказан. Я куплю эту поделку. За твой визит и этого гипсового болвана я даю тебе полфунта. И мешочек пуговиц, чтобы ты не бедствовал.
– И не забудьте про Байрона, – напомнил Оструг.
Поставив бюст у себя в кабинете и выпроводив Оструга, Фаберовский направился прямо к доктору Смиту, преследуя своим визитом три цели. Во-первых, он хотел узнать о состоянии Проджера, но это было не самое главное. Ему нужно было устранить последствия той размолвки между Владимировым и миссис Смит, свидетелем которой он был в «Улье». Фаберовский прекрасно понимал, что отношения Артемия Ивановича и Эстер были препятствием к заключению брака и в глазах доктора Смита, и с точки зрения Пенелопы. Однако сейчас, поддерживая добрые отношения между Владимировым и Эстер, он приобретал в ее лице союзницу, что перевешивало весь тот вред, который проистекал от наличия в брачном деле Владимирова. Он хотел, устроив сегодняшней ночью их свидание, проникнуть под этим предлогом в дом доктора и лично убедиться в судьбе злосчастных документов, украденных из сейфа на Эбби-роуд.
– Боже, что с вами?! – всплеснула руками Эстер, увидев черную повязку на глазу Фаберовского.
– Я благодарю Бога, что у меня хватило твердости отправить вас в субботу домой, – ответил поляк.
– Вы лишились глаза?
– Нет, что вы, это пройдет. Уайтчепл – такое скверное место. Там легко можно лишиться не только глаза, но и жизни. И мистер Гурин пострадал. Кстати, я слышал, что мистеру Проджеру тоже вчера не повезло.
– Его так поколотили! – радостно сообщила Эстер, отгоняя настырного мопса, пытавшегося обслюнявить поляку ногу. – Гилбарту пришлось поместить его в больницу Св. Варфоломея.
– Где же доктор теперь?
– Поехал его проведать. А что, это мистер Гурин дрался с мистером Проджером?
Поляк совершенно не ожидал такого поворота в разговоре, но быстро нашелся.
– Если бы кто-нибудь сказал мистеру Гурину, что Проджер небезразличен вам, он непременно бы так и поступил.
– Надеюсь, он не очень серьезно ранен.
– Мистер Гурин сказал мне, что его гораздо сильнее ранила ваша холодность к нему в последнюю вашу встречу.
– Но поймите меня, мистер Фейберовский: как я еще могла вести себя с ним, когда он посмел спрашивать у меня, что такое было между ним и Пенелопой в Гайд-парке!
Фаберовский некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
– Мистер Гурин слишком благороден и слишком любит вас, чтобы неподобающе повести себя с вашей падчерицей.