«Верный Вам Рамзай». Книга 2. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1939-1945 годы - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Алексеев cтр.№ 253

Проведение процедуры ёсин имело две важные процессуальные особенности. Во-первых, хотя она и являлась частью судебного разбирательства, обвиняемый был лишен права пользоваться услугами адвоката. И, во-вторых, все материалы, включая решения и определения судьи, проводившего ёсин, принимались коллегией окружного суда как бесспорные доказательства, не подлежащие дополнительному расследованию или проверке.

Таким образом, уголовные дела, которые по заключению прокуратуры должны были рассматриваться окружным судом с применением процедуры ёсин, проходили две стадии судебного разбирательства — ёсин, а затем коллегию окружного суда, выносившую приговор. Стадия судебного разбирательства коллегией называлась „кохан“ (открытое слушание дела).

Но самое главное состояло в том, что все определения ёсин хандзи (судья, проводивший ёсин) рассматривались как бесспорные; следовательно, процедура ёсин по существу являлась важнейшей стадией судебного разбирательства, так как фактически именно здесь и решалась судьба обвиняемого» ^[863].

Процедура ёсин в отношении главных обвиняемых продолжалась с июня по декабрь 1942 г. Общее руководство за ёсин было возложено на судью Накамура Кодзуо, который лично проводил допросы Зорге и Одзаки. Допросы Клаузена и Мияги вел судья Камэяма. Наибольшему числу допросов подвергся Зорге, их было 45. Одзаки был допрошен 28 раз, Клаузен — 23 и Мияги — 20 раз ^[864].

Переводчиком Зорге был вновь назначен Икома Ёситоси. Его воспоминания дают некоторое представление об обстановке, в которой проходила ёсин: «Во время следствия, проводившегося прокурором Ёсикава, время допросов не было точно определено, оно устанавливалось в зависимости от наших условий и обстоятельств. Поэтому все было относительно свободно. Но когда началось расследование в суде, все изменилось. Это было официальное судебное разбирательство. Месяц за месяцем в страшную жару я приходил в прокуренную дымную комнату судьи и с утра до вечера, обливаясь потом, переводил.

Зорге привозили в суд из тюрьмы в четырехместном тюремном автомобиле. Его руки были скованы наручниками, а на голове был надет специальный тюремный головной убор амигаса (шляпа из соломы с сеткой, закрывающей лицо. — М.А.). Зорге иногда просил через меня снять наручники, но его просьбы отклоняли, говоря, что это против правил.

Расследование теперь велось еще более сурово, нежели во время допросов прокурора Ёсикавы, — продолжает вспоминать Икома. — Теперь и Зорге, и я не только были лишены возможности поговорить, но не могли произнести лишнего слова даже шепотом. Протокол допроса, составленный судьей на японском языке, я должен был тут же перевести на немецкий и дать прочесть обвиняемому. Все это было крайне сложно. Текст длинный, сплошной, без знаков препинания, написанный особым стилем судейского языка» ^[865].

Проведение ёсин начиналось опросом каждого обвиняемого: фамилия, место рождения, профессия, постоянное местожительство, семейное положение и т. д. Затем обвиняемому зачитывалось обвинительное заключение прокуратуры. В отличие от официального сообщения Министерства юстиции прокуратура предъявила всем главным обвиняемым по «делу Зорге» обвинение в нарушении не трех, а четырех законов — кроме упоминавшихся был еще закон «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов».

Дело каждого обвиняемого рассматривалось отдельно, все они содержались в строгой изоляции друг от друга. Процедура ёсин свелась главным образом к проверке данных следствия прокуратуры путем опроса обвиняемых и свидетелей. Допрос свидетелей производился в отсутствие обвиняемых.

Ни в процессе следствия прокуратуры, ни во время проведения процедуры ёсин очные ставки не проводились. Такой метод лишал обвиняемых возможности установить обстоятельства, оправдывающие или объясняющие их действия.

В поисках дополнительных улик против Зорге следователи и судьи потребовали тщательного перевода всех его статей, опубликованных в немецкой печати. Даже в этих материалах они пытались найти факты, уличающие Зорге в раскрытии «государственных секретов» Японии. Решение по вопросу о том, являлась ли какая-нибудь информация Зорге нарушением японских законов о сохранении государственной тайны, Накамура принимал единолично…

Во время одного из допросов Зорге обратил внимание судьи на то, что при таком ведении судебного разбирательства устраняется возможность объективного определения, в какой степени та или иная дававшаяся им политическая информация нарушала японские законы. Таким образом, говорил он, при решении вопроса о степени важности той или иной информации в качестве исходных позиций берется субъективное мнение судьи, отбирающего информацию по своему усмотрению, и отсутствует объективная оценка этой информации с точки зрения закона ^[866].

На допросах у судьи Накамуры Зорге решительно отказывается от принятой ранее стратегии, построенной на признании связи с Коминтерном. Он вносит существенные коррективы в части, касающейся показаний, сделанных в ходе следствия, проводимого прокурором Ёсикава, чтобы лишить возможности суд «состряпать дело» о «подрывной деятельности» Коминтерна.

«На первом же допросе, после того как Зорге было зачитано обвинительное заключение прокуратуры, судья Накамура спросил его: “Имеет ли обвиняемый заявить что-либо по поводу этого заключения?” На что Зорге ответил: “В зачитанном сейчас тексте имеются искажения, касающиеся таких фактов, как дата окончания мной школы, как деятельность моего деда и некоторые другие. Однако все они не являются столь уж существенными. Но вот что меня привело в изумление: в этом тексте утверждается, будто моя деятельность направлялась именно Коминтерном, хотя, в действительности, ни я, ни моя группа никаких связей с Коминтерном не имели”.

Зорге обращает внимание Накамура на свои «записки», написанные по требованию прокурора Ёсикава, и на последующие показания, дававшиеся им в процессе следствия, в которых он категорически отвергал пункт обвинительного заключения о том, будто он и его группа действовали по заданию Коминтерна. Зорге решительно протестует также против попытки прокуратуры представить всю информацию, переданную им в Москву, как исходящую только из секретных источников, включая информацию, которую он получал от своих помощников.

Однако Накамура, менее всего, был расположен внимать каким бы то ни было доводам, сколь бы очевидными они ни являлись. Вся энергия Накамуры направлялась на то, чтобы оставить незыблемой версию прокуратуры, согласно которой группа Зорге объявлялась неким “органом” Коминтерна» ^[867].

Первые шесть допросов были почти полностью посвящены этим попыткам.

«В ходе второго допроса, состоявшегося 7 июля, Накамура, задает вопрос: