Капитан пригладил рыжие волосы, казавшиеся апельсиновыми при свете солнечных лучей.
– Слушаюсь, товарищ полковник.
Власенко откинулся на спинку стула, плеснул в стакан минералки и принялся ждать. Он знал: капитан Серпилин умеет работать. В тот же день, не откладывая дело в долгий ящик, понимая, как это важно, он еще раз пригласил Панфилова в свой кабинет. Невысокий коренастый мужчина с черными волосами и темными добрыми глазами, широколицый, улыбчивый, разговорчивый, сразу пояснил, что к чему. Да, его родная сестра Таня давно сменила фамилию, и произошло это – вы не поверите, товарищ капитан, случайно. Панфилов, смеясь, рассказал, как маленькая Таня от испуга не могла выговорить настоящую фамилию, и класс, придя на помощь, выкрикнул: «Маркова», дескать, дочь Марка, но учительница восприняла все серьезно и так и записала в журнал. С тех пор и тетрадки его сестренки, младшенькой и самой любимой, подписывали именно этой фамилией, а позже Таня записала ее в своем паспорте. Серпилин кусал губы от ярости, слушая бесхитростный рассказ добропорядочного гражданина, и чуть не дал волю чувствам, когда на вопрос, общается ли Парфенов с сестрой, тот ответил утвердительно. Капитану, сжавшему кулаки до боли, до хруста, захотелось встать, подскочить к нему и дернуть за белоснежную рубашку, разодрав ее до пояса, но он тут же остановил себя. Родной брат Татьяны даже не представлял, чем занималась его сестренка в годы войны и, следовательно, не нес за нее никакой ответственности. Скрипнув зубами, Серпилин попросил адреса всех родственников Панфилова, и не прошло и часа, как на стол Андрея Николаевича легло донесение. Татьяна Марковна Маркова, жительница Гомеля Белорусской области, настоящая фамилия Панфилова, Гольдштейн по мужу (при взгляде на эту фамилию Власенко горько усмехнулся. Вряд ли муж предполагал, сколько народа его национальности легло под пулями, выпущенными из пулемета его благоверной), уроженка Смоленской области, ветеран Великой Отечественной войны, ветеран труда, долгое время работала на фабрике, производящей телогрейки, была награждена правительственными грамотами за доблестный труд, имела двух дочерей и четырех внуков. К документам прилагалась фотография. Со снимка смотрела она, Татьяна Маркова, словно прожигая полковника пронзительным взглядом, постаревшая, но в общем мало изменившаяся. Власенко распорядился привезти выздоровевшую Елену Владимировну, и, когда бедная женщина воскликнула: «Она!» и затряслась всем телом, Власенко улыбнулся.
Глава 54
Гомель, 1978-й
Танька-пулеметчица, теперь степенная дама Татьяна Марковна Гольдштейн, вошла в вестибюль школы, сразу обдавший ее запахом астр и оглушивший множеством различных звуков: радостным гиканьем первоклассников, степенным разговором старшеклассников и щебетанием ребятишек среднего возраста. Она подошла к большому зеркалу, с удовольствием посмотрелась в него, отметив, что время благосклонно к ней. Морщины – верный спутник возраста – пощадили ее полные щеки, лишь легкой сеточкой легли под глаза. В густых волосах, крашенных в черный цвет, блестело несколько седых прядей, но она все равно красилась, считая, что черный цвет очень идет ее матовой коже. Фигура чуть расплылась, а как же иначе, все-таки возраст, пятьдесят восемь лет, уж три года как на пенсии, хотя работу пока не бросила. Подруги по фабрике называли ее полноту приятной, и Татьяна с ними соглашалась. Как говорится, женщина приятная во всех отношениях. Она поправила пышную прическу и улыбнулась своему отражению, показав ровные белые зубы.
– Татьяна Марковна, здравствуйте, – к ней спешила учительница Вера Петровна, классная руководительница восьмого «А». – Все вас уже ждут.
– Я готова. – Маркова поспешила за женщиной. Она любила Уроки мужества, которые проходили в школах каждый год первого сентября, и с удовольствием рассказывала о лихих днях своей молодости. Правда тесно переплеталась с вымыслом, она словно бросала вызов самой судьбе, однако никто ничего не подозревал, и ее речь неизменно сопровождали аплодисменты и огромный букет цветов.
– Проходите, дорогая Татьяна Марковна. – Молодая, юркая Вера Петровна с девической косой за спиной распахнула перед ней дверь. Ребята как по команде встали.
– Сегодня у нас в гостях уникальный человек, ветеран войны Татьяна Марковна Гольдштейн, – начала учительница бодрым голосом. – Ровно тридцать семь лет назад началась страшная Великая Отечественная война. Не все ребята вернулись в классы, многие, прибавив себе возраст, отправились на фронт. Среди них была и Татьяна Марковна, молоденькая девятнадцатилетняя девушка, студентка техникума, готовившаяся поступать в медицинский институт. Однако все планы были разрушены войной.
Худенький голубоглазый мальчик на последней парте поднял руку:
– Простите, Татьяна Марковна, вы могли бы и не идти на фронт. Почему же вы это сделали?
Маркова улыбнулась, словно почувствовав себя в своей стихии.
– Знаете, ребята, – начала она, – двадцать первого июня, в день перед войной, мы с подругой Людмилой пошли в кино на «Чапаева». Кстати, вы смотрели этот замечательный фильм?
Дружное «да» огласило кабинет.
– Тогда вам будет легче понять меня и мою подругу, – продолжала Маркова. – Мы мечтали стать такими, как Анка-пулеметчица: бесстрашными, мужественными, освобождать Родину от захватчиков.
– И вам пришлось стрелять из пулемета? – пискнула маленькая девочка, хорошенькая блондиночка с первой парты.
На секунду Татьяна стушевалась. Но только на секунду. Потом ее речь снова полилась плавно, будто спокойная равнинная речка.
– Из меня готовили медсестру, – пояснила она, – я выносила раненых с поля боя и стреляла очень редко. Да, не скрою, порой сетовала, что не придется стрелять из пулемета. Однако мои командиры объяснили, что моя работа нисколько не хуже, чем работа пулеметчика.
Воодушевившись всеобщим вниманием, она продолжала дальше:
– Вы не знаете, как страшно ползать по полю и тащить на себе раненых. – Ее голос становился все крепче и выше. – Рвутся снаряды, оставляя глубокие воронки, пули свистят… Этот звук ни с чем не сравним, он несет смерть… Но страшно только вначале. Потом привыкаешь, и для тебя это просто работа, просто работа и долг – спасать людей.
– И вы сами тащили на себе раненых? – снова спросила белокурая девочка. – У вас хватало на это сил?
– А что оставалось делать? – пожала плечами Танька, удивляясь, как естественно у нее все получается. – Помню, доползла я до мужчины с раной в груди. В горле у него клокочет, кровь губы окрасила, я хотела оставить его и к другим идти, а он собрал силы и шепчет мне: «Сестренка, не бросай, милая, жить хочу, один я у мамки, и невеста меня ждет». Сказал – и сознание потерял. Я рану перевязала, оглядела его, а он высокий и грузный… Думаю, не доползу, сама под пулю попаду. Потом превозмогла себя, на плащ-палатку его перекатила и потащила по полю. Дотащила до наших, выжил он, не зря я старалась. Ходили слухи, будто в госпитале письмо мне писал, да только не дошло оно… На фронте все так быстро меняется… Особенно в котле под Вязьмой…