Мысли - читать онлайн книгу. Автор: Блез Паскаль cтр.№ 11

Страница

Он горячо желал причаститься, но врачи продолжали этому противиться, потому что не считали его настолько больным, чтобы принимать причастие на дому, и полагали неудобным без большой необходимости звать священника ночью, чтобы застать больного натощак. Меж тем колики его продолжались, и врачи велели ему пить воды; это принесло облегчение на несколько дней, но на шестой день у него случился глубокий обморок и мучительные головные боли. Хотя врачи такому происшествию и не удивились и говорили, что это всего лишь водные пары, он продолжал исповедоваться и с необыкновенной настойчивостью просил, чтобы ему дали причаститься и ради Бога нашли способ устранить все те неудобства, на которые ему ссылались; и он так настаивал, что один человек, при сем присутствовавший, ему сказал, что это нехорошо, что он должен подчиниться мнению своих друзей, что у него уже почти нет жара, и пусть он сам судит, следует ли приносить Святые Дары в дом, когда ему легче, и не лучше ли подождать и причаститься в церкви, куда, будем надеяться, он скоро будет в состоянии пойти. Он отвечал: «Вы не чувствуете моей боли и обманываетесь; в моей головной боли есть что-то необычное». Тем не менее, встретивши такое сильное сопротивление своему желанию, он не стал более о том заговаривать. Но мне он сказал: «Коль скоро мне не хотят оказать эту милость, я хочу совершить взамен какое-нибудь доброе дело, и, не имея возможности причаститься во главе, я хотел бы причаститься в членах, и для того я надумал поместить сюда больного бедняка, за которым ухаживали бы так же, как за мной. Мне больно и стыдно, что обо мне так заботятся, в то время как множество бедных, которые больны тяжелее, чем я, лишены самого необходимого. Пусть возьмут сиделку нарочно для него, и вообще пусть не будет между ним и мною никакого различия. Это уменьшит боль от того, что я ни в чем не нуждаюсь; я не могу больше переносить эту боль, если только мне не дадут утешения знать, что здесь в доме есть бедняк, за которым ухаживают так же заботливо, как за мной; прошу вас, попросите господина кюре указать такого бедняка».

Я в тот же час послала к господину кюре, который сказал, что не знает никого в таком состоянии, чтобы его можно было перенести, но что, как только он выздоровеет, он укажет ему способ явить свое милосердие, поручив ему заботы об одном старике до конца его дней; господин кюре не сомневался, что он непременно выздоровеет.

Убедившись, что нельзя поместить бедняка в одном доме с ним, он стал меня просить, чтобы его самого перенесли в госпиталь для неизлечимых, потому что он горячо желал умереть в обществе бедных. Я сказала, что врачи едва ли сочтут возможным переносить его в его нынешнем состоянии. Такой ответ очень его огорчил, и он взял с меня слово, что по крайней мере, если наступит у него хоть какое-то облегчение, я доставлю ему эту радость.

Но эти заботы меня миновали, потому что мучения его так усилились, что в приступе боли он попросил меня позвать врачей; и тут же стал сомневаться: «Боюсь, – сказал он, – что в этой просьбе слишком много избалованности». Тем не менее я это сделала. Врачи велели ему пить сыворотку и продолжали уверять, что никакой опасности нет и что это просто мигрень в соединении с водными парами. Но что бы они ни говорили, он все равно им не верил. Он попросил меня позвать священника, чтобы тот провел ночь с ним и со мной; я сочла, что он очень плох, и велела, без лишних слов, приготовить свечи и все, что нужно, чтобы он мог причаститься на следующее утро.

Эти приготовления не были бесполезны, но понадобились раньте, чем мы думали: около полуночи с ним случились такие сильные судороги, что, когда они кончились, мы подумали, что он мертв. И ко всем нашим скорбям добавилась еще одна, горчайшая, – видеть, как он умирает без причащения, когда он просил об этой милости так часто и так настойчиво.

Но Бог, соблаговолив вознаградить желание столь пылкое и столь праведное, словно чудом прекратил эти судороги и вернул ему сознание такое ясное, как если бы он был совершенно здоров, так что когда господин кюре вошел в его комнату с распятием и воскликнул: «Я принес вам Того, Кого вы так пылко желали», эти слова окончательно его пробудили; господин кюре приблизился, чтобы причастить его, а он сделал усилие и сам приподнялся на постели, чтобы принять причастие с бо́льшим почтением; господин кюре спросил его, как полагается, о главных таинствах веры, и он на все отвечал благоговейно: «Да, отец мой, верую во все и всем сердцем». Затем он принял Святое Причастие и елеосвящение с таким умилением, что слезы выступили у него на глазах. Он отвечал на все и под конец поблагодарил господина кюре, а когда тот благословил его Святым Причастием, он сказал: «Да не покинет меня Господь вовеки», и это были его последние слова. Ибо через миг после обряда причащения судороги его возобновились и уже не оставляли его, и не давали ни минуты ясности духа; они продолжались до самой его смерти, которая наступила спустя сутки, то есть девятнадцатого августа тысяча шестьсот шестьдесят второго года, в час утра, в возрасте тридцати девяти лет и двух месяцев.

Господин кюре церкви Сент Этьен на следующее воскресенье в своей проповеди попросил собравшихся молиться за него и сказал о нем похвальное слово, засвидетельствовав, как высоко он ценил его благочестие и как сожалеет об утрате, причиненной его смертью. В том же духе он говорил с покойным господином Архиепископом Парижским, который расспрашивал его, зная, что господин кюре присутствовал при его кончине. И все же то, что он рассказал в подобных обстоятельствах о беседе, которую имел с господином Паскалем во время его болезни, дало повод неким людям, желающим, будь это возможно, очернить его память и его имя, распускать слухи о том, будто он незадолго до смерти отрекся перед лицом господина кюре. Сейчас, однако, немного найдется людей, которые верили бы этой клевете; сам господин кюре церкви Сент Этьен, который еще жив и является теперь аббатом и генералом ордена Святой Женевьевы, сможет ее опровергнуть для всех тех, кто в этом еще нуждается и кто захотел бы попросить у него разъяснений.

Он уже заранее достаточно все объяснил в нескольких письмах, которые он оказал нам честь написать по этому поводу и которые у нас хранятся; он заявляет в них, что никогда, ни устно, ни письменно, не сообщал кому бы то ни было, будто господин Паскаль отрекся, поскольку это чистая ложь. И он остается при том мнении, что он понял совершенно в противоположном смысле слова, сказанные ему господином Паскалем в той беседе, о которой он рассказывал господину Архиепископу, что и дало повод к этим ложным слухам. И хотя на самом деле ничего такого не было сказано, я сочла необходимым опровергнуть эту ложь и очистить память человека, всегда твердо державшегося католических воззрений, от которых ему не было нужды отрекаться, всегда глубоко почитавшего все истины веры и смиренно им покорявшегося, чьим всепоглощающим занятием и единственным трудом в последние пять или шесть лет жизни было сражаться с врагами религии и христианской морали.

Когда господину Паскалю был год от роду, с ним приключилась необыкновенная вещь. Его мать, хотя и была очень молода, отличалась набожностью и милосердием; было множество бедных семейств, каждому из которых она давала по небольшой сумме денег всякий месяц, и среди бедных женщин, которых она оделяла милостыней, была одна, слывшая колдуньей: так о ней все говорили, но его мать, женщина вовсе не суеверная и очень разумная, смеялась над этими разговорами и продолжала давать ей милостыню.

Страница