По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 87

В глазах Джамухи воин видел нестерпимую муку и усталость. Глаза просили ответа, сулящего облегчение. Что за слова и что за дела могли облегчить муку гур хана? Дабану не по силам понять это, и он сказал:

– И мы умрем за тебя, гур хан!

Джамуха лишь усмехнулся в ответ, и попробуй пойми, что обозначала его усмешка: недоверие к сказанному Дабаном или неверие в себя самого…

И этот взгляд, и эта усмешка не давали покоя Дабану: он не мог обрести ясности мыслей. Стрела его жизни летела мимо цели, в ее полете словно бы не было силы, а в хвосте – оперения. Он изнемогал, как изнемогает талая вода, не достигшая большого потока. И когда, стоя в карауле ранним утром, он увидел внизу с южной стороны конный разъезд, то вместе с дремотой его покинула и путаница мыслей. Словно холодный дождь в ясный день окатил его голову и он поспешил в сурт Джамухи.

– Гур хан! Я вижу всадников!

– Где?

– Едут понизу далеко на востоке!

– Сколько их?

– Не более десяти.

– Один арбан…

Быстро и гибко поднялся Джамуха с кошмы, оделся и поднялся на гребень горы. Солнце хорошо освещало бескрайнюю степь. Джамуха видел арбан всадников в полном вооружении и с легкими щитами, бликующими в утренних лучах солнца. У каждого всадника имелся пристяжной конь.

– Это разведка, – сказал Джамуха. – Это рука андая – властелина Степи.

– Может, охотники? – высказался Дабан, облизывая пересохшие от волнения губы.

– Нет, – покачал головой Джамуха и положил руку на плечо молодого воина. – Смотри: они не желают видеть ни уток, ни гусей, ни зайцев, ни куланов, которых сейчас полно в зеленой степи. Они даже голов не поворачивают вослед.

– Да, – согласился Дабан. – Похоже, они охотятся на людей.

– Иди и тихонько подними своих! – мрачно произнес Джамуха. – Пусть поглядят, что за бойцы на стороне андая! Вот это строй! Вот это соколы!

Вскоре пришли турхаты, устроились рядом с гур ханом в укрытии, а чуть позже приблизился и разъезд. Уже можно было разглядеть безусые лица всадников, их особую осанку, которую можно назвать горделивой. Все они казались пучком стрел, изготовленных одним мастером. Они сидели на лошадях не как во время обычных кочевок: расслабленно, бочком, горбатя спину. Они были похожи на легких птиц, готовых вспорхнуть, когда надобно. И птицы эти – хищные, выученные, знающие вкус кровавых побед, пьянящую влагу сечи. Они похожи потому, что едины. Потому, что требования Чингисхана понимают как божеские веления и принимают их безропотно, а исполняют неуклонно.

Джамуха посмотрел на осунувшиеся лица турхатов. Он видел горечь, которая, как дорожная пыль, легла на эти лица. «Я отпущу их жить…» – в который уже раз сказал он самому себе. Он снова перевел взгляд на приближающихся нукеров Чингисхана, но взгляд его затуманился, а мысли полетели далеко впереди черных нукеров, вызвавших зависть его лучших турхатов. И сам он словно улетел в неведомые земли, где горели крепости и мычал скот в горящих загонах; где черные тьмы войск, подобно саранче, сокрушали и опустошали все на своих путях; где несметные богатства были дешевле ненависти и гнева; где слово «свобода» было забыто за ненадобностью: служение закону великого хана стало заменой мелким распрям и разноголосицам; где не было внутри единого народа драк, убийств, конокрадства и грабежей; где никто уже не поражает друг друга ножами и саблями из-за брошенных неосторожно слов. О, свобода свободе рознь! Свобода – это такая птичка, что может и золотые яйца нести, а может и глаза выклевать!

И в который уже раз припомнил Джамуха свои давние споры с Тэмучином, эту возвышенную болтовню неглупых молодых людей, как могло бы показаться зрелому человеку. Джамухе казалось, что он придерживается простой и ясной линии: свободен тот, кто владеет правом выбора пути, кто едет куда хочет, берет, что хочет, и никто ему не указ.

– Такая свобода называется одиночеством, – жестко и как по писаному отвечал андай: видно, много думал о предмете этого спора, о свободе человека. – А одинокий человек слаб, чтобы он о себе ни мнил, какие б сказки о своей силе ни придумывал, выпив кумысу! Сила человека в единстве с другими себе подобными. А к этому их надо понуждать силой. Так думал и мой предок Бодончор, а он был поумнее нас с тобой!

Джамухе было лень думать, но упрямства его хватило бы, чтобы переупрямить бодучего комолого теленка.

– Видишь птицу! – указывал он в небо. – Она свободна!

Андай тоже горячился, отмахиваясь и от птицы, и от Джамухи нетерпеливым жестом:

– Птицы сбиваются в стаи, когда летят к гнездовьям. К тому же Творец создал нас людьми и дал нам землю, а не дал небес! И дикие животные собираются в стада, где завелся сильный вожак, а в стаде есть свои незыблемые законы, которые веками позволяют выживать множеству, но не единицам! Ты, Джамуха хороший воин, но никудышный мудрец… Ты – раб самого себя…

– Да?! – съехидничал Джамуха. – Это как, объясни мне, глупому? Дай своего ума мою пятку помазать!

– Помажь ее знаешь чем, – отвечал андай со смехом. – Тем, что у овечки под хвостом!

И они схватывались врукопашную, долго, до изнеможения, до тошноты, упорно боролись наравне, хотя Джамуха мог бы запросто положить на лопатки младшего друга, но не делал этого, оберегая его неуемное самолюбие.

Вон сколько зим и лет, дней и ночей прошло, а они все еще противоборствуют, любя друг друга. И снова Джамуха вспоминает слова андая, они летят вслед за ним, как брошенные в спину камни, нагоняют и причиняют боль, обессиливают и уже не будят яростного желания доказать свою упрямую слепую правду.

«Одинок бывает не только человек, но и род, и племя… Даже народ бывает одинок… А народ создают вожди и войны, – говорил Тэмучин. – Чем сильней буду становиться я, тем больше союзов будет возникать против меня. Чем сильней будет становиться мой народ, тем больше врагов будет объединяться против него. А избежать этого можно, лишь опираясь на добрую волю иных народов, принявших единый закон сильного правления…»

Неужели он был прав? Во всем прав? Он никого не принуждал к союзу с собой, а союз этот растет, как гибкий молодой побег, обещая стать могучим тенистым деревом.

Ах, как все обидно! Скрипнул зубами Джамуха, ударил себя кулаком по колену, с головы скатилась тяжелая шапка, покатилась по склону, точно пустая голова. Добро разъезд уже удалился – не то и впрямь бы покатились головы. Осторожно спустился вниз и снял шапку гур хана с кусточка шустрый Дабан, принес ее, бережно обдул и отдал Джамухе.

Джамуха махнул турхатам: уходите. Он не смотрел на них, и турхаты уходили, не глядя в глаза друг другу как пристыженные.

Гур хан надел шапку, украшенную золотым знаком власти. «Кто вышел из нашего джаджиратского рода? Из колена в колено – ни одного хана, кроме меня… Только с избранием меня гур ханом вошли джаджираты в череду великих вождей, но у меня не оказалось большой мысли. Мои воины богатели и завшивливались в своем достатке, оплывали самодовольством. Кто виноват? Я и мое низкое родство. Что ж теперь? Умереть, как овца, что и под ножом жует жвачку? Прятаться в пазухах Алтайских гор, как ушастая летучая мышь? Что делать?..»