По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 34

Грядущая война и подготовка к ней владели всем в ставке Тэмучина. И Сархай понял, что горячее его тайное желание не будет утолено; что он попал в мощный водоворот великих событий, где человек с его личными страстями и заботами становится лишь частичкой общего потока, которым управляют лишь хан и Бог. Он устало плелся вслед за Джэлмэ, который, словно поняв его невеселые мысли, дружески сказал:

– Не печалься, купец! Понимаю: ты давно не видел своих родных, но время нас не поймет, и наши же дети осудят нас за минуты слабости. Даст Бог, одолеем эту войну, а на перевале вздохнем о наших мелких переживаниях, поживем в достатке со своими семьями. Пока же сделаем так: на днях уходит караван, и к твоим гостинцам я прибавлю свои подарки для твоих родных. Передаст их с караваном надежный человек: это и будет весточкой от тебя… Как?

– Пусть будет так, тойон! – ответил Сархай: приказ освобождает душу воина от слабости, от ненужных искушений.

– Ты же набери китайского товару, – продолжил Джэлмэ, положив руку на усталые плечи Сархая и давая тем самым понять, что и ему близки человеческие переживания, – набери товару и на семи верблюдах завтра же отправляйся обратно. Вот так…

– Слушаю! – поклонился Сархай.

– Даю тебе десяток стариков и двух-трех парней. Ты хорошенько обустрой их у назначенных бродов и перекрестков. Они должны будут встретить наших людей в нужное время и стать их проводниками.

– Слушаю, тойон!

– А теперь иди отдыхать, друг. – Джэлмэ отвернулся и, подобно хищной птице, уставился на возгорающийся багрецом горизонт округленными видением будущих сражений глазами.

* * *

Две мысли не выходят из головы, то сплетутся, как весенние змеи, то разъедутся, как ноги верблюжонка на льду. Первая, что из многих падут многие, из немногих – немногие. Это слова презревших смерть и идущих на нее. Вторая – о Джамухе. В глазах меркнет от мысли, что андай опять переметнулся на сторону врагов. При этом распустил весть, что не станет участвовать в войне. Что же на самом деле?

Если долго думать одну и ту же думу, она рождает немало новых мыслей. Если ты не сможешь заранее мысленно построить зигзаги будущего боя, угадать ловушки и выстроить их, если не сумеешь вырыть яму на пути разъяренного бегущего быка, если не обучишься делать заячьи вскидки, охотничьей птицей падать из поднебесья, ходить мягче лисы и рычать громче медведя, то вряд ли сможешь навязать свою волю неприятелю и окажешься одним из тех многих, кто уйдет с земли в землю.

Далее: картина сражения состоит из текучих, быстро изменяющихся противостояний и стычек. Только при умелом управлении этим хаосом можно все время находиться на гребне волны, а не быть погребенными этой волной. Чуть раньше или чуть позже – это поражение. Удары и уклоны хороши лишь в единственно нужный миг. Кажущаяся стихия должна быть управляемой, послушной единоначалию. Войско должно быть гибким и жестким, как плеть в сильных руках, и всегда знать сиюминутную цель внутри общей цели. Каждый арбан и сюн станут гибким и жалящим телом змеи, а не раскрутившейся на отдельные нити веревкой – тогда победишь. Вот над чем надо поразмыслить сообща, когда Джэлмэ соберет всех на совет.

Так думал хан, засыпая.

* * *

Хан пробудился до света и лежал, видя в дымоход сурта, как начинает озаряться небо. Он ценил свои утренние мысли и считал, что их дарует Бог.

В предчувствии грозных времен хан был холодно спокоен. Бейся мыслями и горячись сколько угодно, а отступить, спрятаться и обойти врага встречным маневром не сумеешь. Но разве было когда, чтоб он встречался хотя бы с равными себе по численности врагами? Нет, противник всегда превосходил его числом, все время приходилось изворачиваться, как зайцу во время облавной охоты, оставлять в цепких руках ловчих куски шкуры… Поход к подножию горы Май-Удур, неожиданный удар по ставке Тогрул-хана тоже были вынужденной мерой, диктуемой безумством отчаяния. Любой другой выбор был бы губителен.

Теперь же спасет только твердое единоначалие и воинский порядок. Как нащупать те нити управления войском, те скрепы, которые вели бы к победе и рядового нукера, и большого тойона и понимались бы каждым человеком из народа? Вот перед войной с татарами на Большом совете все в кругу тойонов уговорились не начинать грабежа, пока не будет уничтожено все войско татар полностью, а каждый, кто нарушит приказ, будет приравнен к предателю и казнен. Что же получилось? Сами великие тойоны Алтан, Хучар, Дарытай не совладали с алчбой, бросились, как смердящие песцы на падаль, собирать захваченное барахло! Как казнить великих воинов после победы? Пришлось отнять у них награбленное. Они оскорбились этим, снялись с места и откочевали прочь. То есть всякие договоры в кругу не имеют силы перед страстью наживы. Только страх перед неминуемой карой может прояснить горячие головы и не дать победе обернуться поражением.

* * *

Когда ушел Джэлмэ, хан, оценивая высказанную тойоном мысль, расхаживал по сурту. Славная мысль, великая находка: возможность крушить врага, не сходясь с ним лицом к лицу, находясь вне досягаемости его пальм и копий! Нужно лишь найти приемы битвы на любой местности и в любое время года. В волнении хан вышел за порог. Восход уже зарумянился, в небе проглядывала чистейшая синь – непостижимая красота жизни. Как лягушка, узнавшая засуху и брошенная кем-то в болотце, всей кожей впитывает влагу, так хан впитывал вечную утреннюю прохладу и потягивался, разминая умирающие ночью мышцы.

Со стороны синих гор ветерок донес клики журавлей, улетающих на север. Не впервые задумался хан о тайне строгого порядка этих перелетов. В далеком детстве он, Джамуха и Хасар бежали по цветущей степи вслед за пролетающей журавлиной стаей, крича: «Задние – вперед! Задние – вперед!» И журавли, словно бы вняв их детским приказам, перестраивали клин, пропуская вперед задних.

Потом, когда он вырос, узнал на своей шкуре, что значит быть гонимым и преследуемым, когда узнал всю меру людской гнусности и низости, он вспоминал журавлей, думая: «Настанет день, когда мы, последние, станем первыми… Этот день настанет!» Как проникнуть слабому человеческому разуму в божественную тайну этого стремления последних быть первыми? И надо ли пытаться постичь непреложность вечных законов природы? Сколько разнопрекрасных земель возлежат под живительным солнцем, но ненасытному человеку все мало, все не хватает простору. Он не устает от войн и раздоров, влекомый алчностью и подстрекаемый гордыней. Первые гнетут последних, последние ненавидят первых. Зрячие люди не видят чудесного мира, глядя на него, они видят лишь собственные желания, а значит, ничем не отличаются от слепых. И человек не хочет открыть глаза для того, чтоб растворить себя в прекрасном. Он идет в мир разрушителем, губя живое в себе и вокруг себя.

Далеко ходить не надо. Только-только расправился с врагами, а вот уже Тайан-хан идет сюда войной. Надо принимать бой, одними мыслями о прекрасном мир не изменишь. Пока мир таков, его можно крепить только оружием и военным искусством: чем сильнее власть, тем спокойнее жизнь в государстве, если правитель мудр и набожен. Мир должен быть построен, как лестница, от земли к небу, и те, кто на нижних ступенях этой лестницы, пусть считают иерархов небожителями. Тогда у них не будет этого зуда ниспровержения, а страх не позволит им раскачивать лестницу: рискуешь сорваться. Умный рассчитает подъем по этой лестнице на поколения вперед, и лишь далекий его потомок сможет взойти по всем ступеням лестницы наверх, к небу, где молнии и гром небесный подчинятся ему как оружие поощрения и возмездия.