По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 230

– А вы не едите собак?

– Говорят, у найманов и кара-китаев один корни?

– А монголы, рассказывают, едят человечину – это правда?

– Нашли ли вы место захоронения кладов Тайан-хана?

Кехсэй-Сабарах начал было отвечать, но когда посыпались столь нелепые вопросы, замолчал.

Султан не останавливал своих людей, молча перебирал и внимательно рассматривал крупные самоцветные бусы, изредко взглядывая на него.

– Здесь присутствуют только крупные, особо почитаемые тойоны, – сказал старик с белой пышной бородой, стоявший по правую руку от султана. – Почему ты не отвечаешь на их вопросы?

– А я считаю себя гостем, прибывшим из далеких краев не под конвоем, а по личному приглашению высокочтимого мною султана, – спокойно, но с некоторой долей надменности произнес Кехсэй-Сабарах. – Или я ошибаюсь? Если ошибаюсь, могу поправиться.

– Ты прав. Мы пригласили тебя на встречу с ближайшим и высшим окружением султана как выдающегося полководца великого народа.

– В таком случае не должны нарушаться наш этикет, наши правила приема высокого гостя. В том числе и круг вопросов, которые не приличествует задавать ему, хотя я не знаю, может, всех ваших обычаев и традиций, – твердым голосом сказал Кехсэй-Сабарах. – Главный же вопрос в другом. Сегодня мы, быть может, и утеряли свое право называться, подобно другим, великим народом. Но мы еще можем доказать обратное, стоит нам сесть на коня и всерьез взять оружие в руки…

Судя по тому, как резко замолчали люди, только что свободно переговаривавшиеся, как стих мгновенно гул голосов, слова кара-китайского посланника показались не только странными, но, кажется, и не вполне приемлемыми. Переглянувшись друг с другом, придворные все как один повернулись к султану, но тот продолжал молчать. А старик, стоявший рядом с султаном, объявил, что аудиенция закончена, и пригласил всех к пиршественному столу.

Гостей усадили раздельно, каждого в своё, по роду деятельности, общество. Всегда удивительно, как ремесло, род занятий незаметно и глубоко проникают в человека, начинают проглядывать во всех его повадках, движениях и даже внешности. Кехсэй-Сабарах безошибочно угадал в людях, усевшихся рядом и напротив, военачальников.

Но заинтересованного и дельного разговора не получилось. Судя по их отчужденности, по тому, как стараются они подбирать каждое слово и не задавать лишних вопросов, они уже прослышали, что ему предложили должность начальствующего над конными войсками, а то, гляди, и выше. Иначе они, считая себя выдающимися военачальниками, которым нет поблизости равных и победам которых нет числа, не стали бы особо церемониться, держались бы раскованнее, и им нашлось бы о чем поговорить с союзником.

И если чуть внимательней вглядеться в их лица, то едва ли не на каждом увидишь печать придворного чопорного лоска, почти стершего военную прямоту и грубоватость, столь полезные в деле. И среди них почти нет молодых. Многие не просто преклонного, но даже и дряхлого возраста. И это тоже недобрый признак.

* * *

Кехсэй-Сабарах рассчитывал, конечно же, не на один этот общий прием у султана, знал, что будет и другой, иначе его приезд сюда попросту не имел смысла. И решил по возможности ускорить, подтолкнуть встречу с правителем, дипломатично осведомившись у одного из ближних советников его, собираться ли ему в обратный путь. Не прошло и часа, как ему сообщили, что султан хочет видеться с ним один на один. А пока в сопровождении нескольких высоких чинов его повели на ознакомление с одним из тумэнов, стоящим неподалеку от дворца – скорее всего, лучшим, образцовым. И там среди начальников он увидел считанное число молодых лиц, даже арбанаями-десятниками оказались зрелые мужчины. Основная же сила войска султана – пехота, как и у китайцев. А конные части составляли всего одну треть войска, если не меньше, и значит, о подвижности и маневренности армии говорить нечего. В лучшем случае, ей за крепостными стенами сидеть, временами делая вылазки, а не в поле выходить против стремительных конных тумэнов Чингисхана…

Он с немалым удивлением увидел за эти дни, что султан во всем устройстве страны словно копирует опыт кара-китаев, с которыми соперничали еще и отец, и дед его. И огорчился тем несказанно, потому что некому теперь, кроме этих двух народов, остановить беду, надвигавшуюся с востока. Только на них и была надежда. Была…

Все здесь застит внешний лоск, показная роскошь. И никому нет дела до того, есть ли за этой видимостью силы и богатства подлинная мощь, никто не желает знать истинного положения вещей. Не хотят, и уже, наверное, не могут видеть, ибо человеку тут, в течение многих десятилетий не знавшему ничего другого, не с чем просто сравнить нынешнее состояние своей страны. Чтобы улучшать, надо хотеть этого и знать – в какую сторону; а здесь все в правящем сословии довольны, глаза и уши заплыли жиром, мускулы одрябли, ум притупился в бездействии и лени.

Да, они явно довлеют над ближайшими соседями и гордятся этим, но знак ли это настоящей силы, много ли чести довлеть над слабым? Не было еще такого, чтобы кому-то сослужила добрую службу переоценка собственных возможностей.

Поздно теперь ему, старику, злорадствовать над собственным вождем, умершим в позоре, в кандалах Тайан-ханом, но как он, бедняга, возвеличивал свои заслуги в последние перед разгромом годы еще мирной жизни, как важничал! Окружил себя беззастенчивыми льстецами, подхалимами, лицемерами, без конца фальшиво восхвалявшими его. А правдолюбцы, прямолинейные и честные люди государственного дела были или оттеснены, или сами отошли, оскорбленные. Неловко и стыдно было им наблюдать за все усугублявшимися капризными повадками правителя, слышать его самовлюбленные речи.

И теперь, когда Кучулук поднялся на вершину власти, начинают и в нем вылезать понемногу те же самые, слишком хорошо знакомые черты, повадки в поведении. Но там-то понятно, почему: сказывается наследственность, кровь предков. Но отчего же так разительно напоминает ему этот правитель чужой страны Тайан-хана? Почему, впервые попав в этот совершенно чужой ему роскошный дворец, в это разодетое и явно ожиревшее придворное войско с другой вроде бы организацией и уставом, он сразу же отчетливо увидел все их слабые стороны, все упущения и недочеты?.. Хотя – не хотел видеть этого! Ибо для него это было крушением последней надежды…

Значит, внутренний разлад и распад уже явственно проступают наружу и заметны со стороны даже мимолетному взгляду. Но и все же странно… Если с кара-китаями и найманами все можно было объяснить общими корнями, сходными условиями бытования на земле, то здесь, в совсем другом, инородном мире, он не должен был бы видеть все насквозь. Объяснить это можно было только одним: признаки распада, государственного вырождения и разложения, увы, одинаковы в любой стране, в любом народе. Так что тревога его совсем неслучайна, и возникнув сразу, стала маять его неспроста…

* * *

К султану повели его, когда последние солнечные лучи еще освещали верхушки деревьев.

На этот раз его почему-то очень тщательно обыскали. И по дороге охрана несколько раз менялась… Неужели так боится он, могущественный, покушений? Значит, есть на то основания… Пройдя по каким-то темным подземным ходам, вышли под высокие деревья. За это время уже успело стемнеть, и между ветвями замерцали первые звездочки.