По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 130

– Пусть, – согласился Олдой-Сегун. – Но огня не надо – нынче лето.

– Ты очень умный старец, – сказал Боорчу, и он не лгал: быстрота ума и простое достоинство старого вождя были ему по душе. Он уже знал, что переговоры будут окончены согласием, однако мысль об этом как бы освободила его язык от табу и он заговорил, обнаруживая в себе способного ученика премудрого Сиги-Кутука: – И наверное, у тебя бывают бессонные ночи потому, что на твою грудь давит груз людских судеб, вверенных тебе небом… И у тебя, наверное, бывают смутные дни при ясном солнце потому, что твои глаза не могут указать людям путь к размножению и благополучию, а вечные распри, от которых не защищает даже кровное родство, подтачивают корни дерева, а семена уносит черный ветер в зловещие пустыни смерти… Еще недавно и мы, монголы, грызли собственную плоть во взаимных распрях, еще недавно мы не видели им предела, пока не пришел Чингисхан и не сказал нам, чтобы объединялись под одну его твердую руку… Каждый, кто примкнул к нам, принимает не одни только заботы, запреты и ограничения в своеволии, но и избавляется от безделья потому, что круглый год занят в походах! – Боорчу внезапно умолк и, словно встревоженный своим красноречием, искательно глянул на Олдоя-Сегуна, который всем своим видом выражал полное доверие и понимание сказанного. Тогда подхватил, как припев стремянной песни, и Худухай-Бэки:

– Что скажешь, убай?

– Времена меняются, – качнулся, словно в седле, Олдой-Сегун. – Все меняется, и мы не можем быть столь беззаботны, как прежде… Не придете вы – придут другие, чужие, дерзкие… Наш путь – с вами, ибо прочная власть – подарок господа Бога и дается она, как милость. Я сказал!

– О, убай! – воскликнул, вскакивая на ноги, Худухай-Бэки. – Я знал, что мудрость твоя безгранична, как небеса! И мы сейчас же поскачем к сыну Чингисхана – Джучи-хану, чтобы скорей доставить ему такую добрую весть: буряты с нами!

Глаза старого вождя раскрылись удивленно и брови над ними заходили, как крылья летящей птицы. Он хотел просить гостей остаться на той, но Боорчу упредил его:

– Прости нас, хан, за спешку и не сочти за непочтение, но мы в походе и удовольствия пока не про нас. Я думаю, ты поймешь, как понял все остальное, – и тоже встал.

Олдой-Сегун кивнул:

– Скачите! Пусть ваши кони, как летучие мыши, и ночью найдут путь!

* * *

…И сердца молодых сладко трепетали в предвкушении походов в дальние страны и в мыслях о богатых сокровищницах, о гибких девичьих станах и диковинном оружии, о боевых почестях и шрамах – никто не думал о смерти.

…И душа бывалых воинов наполнилась новым ароматом воздуха с горчинкой полевых костров и запахами свежей человеческой крови, смешанной с лошадиной, – никто не думал о жизни.

…И кто-то, довольный тем, что имеет, засуетился, пакуя свой скарб, и откочевал подальше под покровом темной ночи, а кто-то, одолеваемый гордыней, звал к сопротивлению и хорохорился – никто не думал о своей малости.

…Четыре тойона кыргызов – Едей, Ынал, Элджер и Елбек-Тыгын шептались сутки напролет: они не знали, поддержат ли их в случае сопротивления племена хэстин, сибир, байат, тухас, тюнгкэлик, телес, таас и баяга. Без поддержки этих племен их выступление против войск Чингисхана, усиленных ойуратами и бурятами, было обречено на бесславный исход. Монголы уже стояли на том берегу реки Ийэ-Сай, потому, когда прибыл сват всех четырех тойонов Худухай-Бэки, то тойоны уже готовы были принять законы Чингисхана, о которых были наслышаны от проезжих людей.

Так оно и случилось. Худухай-Бэки сосватал им сначала дочерей, а теперь и монголов. Всем хотелось, чтоб их сыновья сидели на высоких подстилках нового ила.

Время от времени Ожулун словно бы окунали в ледяную воду и озноб пробирал ее до костей – она предчувствовала уже холод земного вечного покоя. Это потусторонние сквозняки касались ее существа своими невидимыми крыльями, и сушили кожу натруженных рук до пергаментного глянца, и осыпали кожу лица коричневыми метками близкой кончины. Когда-то давно мать говорила маленькой Ожулун, что родинки на человеческом теле – это отпечаток звездного неба, под которым зачат человек, и что у вечности нет повторений. А по старческим родинкам, говорила мать, мудрые звездочеты могут узнать день и час ухода человека с земли… Нынче старая Ожулун пыталась прочесть по своим рукам свои сроки, но не в силах была угадать это, лишь чувствовала: ее курган не за горами. И не грядущая неизвестность тревожила ее, а судьбы детей, которые еще не знали жизни без материнского догляда и еще мнили о себе как об имеющих начало, но не имеющих конца. Они еще глупы, как подросшие щенки, которые нет-нет да ткнутся в материнскую грудь на призрак млечного запаха, но они уже клыкасты и в пустячной ссоре способны порвать и окровенить шкуры своих же братьев.

Так было на днях, когда по заведенному Ожулун правилу к ней поодиночке приходили невестки для беседы и вразумлений. И едва она разговорилась с Усуйхан о сокровенном, как увидела, что в сурт скользнула со двора старая Хайахсын. Такое своеволие не дозволялось даже ей, и хотун-хан прервала беседу с молодухой, догадавшись, что произошло нечто, вынудившее ее наперсницу к подобной срочности.

– Говори! – повернулась она к Хайахсын.

– Моя хотун, только что из ставки прискакал Кучу: требует, чтоб я немедленно устроила ему встречу с тобой!

– Куда спешить такому юнцу? Уж не жениться ли собрался? – пыталась шутить Ожулун, но встревожилась, побледнела, едва не положила правую руку на левую половину груди, где билась о ребра усталая вечная птица: она знала, что младший из ее приемных сынов Кучу, спокойный и молчаливый, как полуденный камыш, не станет суетиться из-за малого. – Ну, зови, зови…

Усуйхан, сидевшая сложив ноги калачиком, вскочила и, сказав, что придет завтра, исчезла, умница, едва не столкнувшись у полога с Кучу, который диковато глянул ей вслед и жевал губами, хмурился под материнским взором до тех пор, пока та не спросила тихонько:

– Ну? Покажи-ка язык! Скажи: ма-ма…

– Мама…

– Ну?!

– Мама! Хасара это… Ну…

– Ну же!

– Говорят, его увели в ставку хана под охраной! Вот услышал и сразу кинулся на коня – к тебе, мама! От своего пастуха услышал, мама!

– Перестань мамкать и говори вразумительно: как это случилось? – Ожулун ухватила сына за отвороты кожаной безрукавки и легонько тряхнула. Он округлил глаза и сказал «ой, мама», но продолжил уже без запинки: