— Если вам хотелось оказаться с братом в тюремной камере,
вовсе не стоило скакать так далеко, — сказал король.
— Да, ваша милость, — просто ответила Кэтрин, не имея
сил на споры и объяснения.
Король насмешливо улыбнулся, развернул лошадь и ускакал.
Девушка взглянула на Мак-Адама, ожидая от него указаний; Донован же не сводил
глаз с лорда Флеминга, которому рассказали про брата. Флеминг резко повернулся
и холодно, зловеще взглянул на него; не зря Донован никогда не питал веры к
Флемингам!
Кэтрин отвлекла его:
— Король хотел сказать, что меня заточат в замок, как
и других?
— Да, — последовал холодный ответ.
Повернувшись к ней, Донован взял ее под локоть и повел к
лошади, где помог — а, точнее, заставил, — сесть на нее.
6
Обратная дорога до Эдинбурга заняла шесть часов, —
шесть длинных, напряженных часов, на протяжении которых и Кэтрин пришлось
скакать на своей лошади.
Когда, стуча копытами, усталые кони ступили на мощенный
булыжником двор замка, Кэтрин испытала невольное облегчение, хотя для нее
окончание пути означало начало заключения. В конце концов, теперь она сможет
избавиться от взгляда этих серебристо-серых глаз и вида недвижного, как камень,
лица своего тюремщика; ведь если у него и были какие-то матримониальные
намерения в отношении леди Мак-Леод, то теперь о них смешно говорить.
Веки у девушки смежались от усталости, тело невыносимо ныло.
Она проскакала весь этот отрезок пути, твердо решив не жаловаться и не
сетовать, и лошадь простояла несколько минут, прежде чем до Кэтрин дошло, что
они приехали.
Донован, спешившись, подошел к ней и взял поводья ее лошади.
Кинув на девушку взгляд снизу вверх, он вдруг на какое-то мгновение захотел
встряхнуть ее, и хорошенько, чтобы уже в следующий миг обнять, утешить,
успокоить, помочь стереть следы утомления, отчетливо проступившие на прекрасном
лице.
Кэтрин попыталась сойти на землю, но тело ее словно
одеревенело, так что Доновану пришлось снять ее с лошади, и девушка едва ли
даже осознала, что он по-прежнему держит ее на руках, хотя лошадь давно уже
увели. Встав наконец на ноги, она поглядела в том направлении, куда ее должны
были отвести, на зарешеченные окна тюремных камер, за которыми —
темнота и промозглая сырость. Повернувшись к Доновану, она подняла на
него глаза и указала рукой:
— Мне туда идти? Смогу ли я в тюрьме увидеть Эрика? —
спросила Кэтрин со вздохом смирения.
— Нет, — сказал тот, одним словом отвечая на оба ее
вопроса.
Она вновь подняла глаза, на этот раз озадаченная.
— Нет? — повторила она.
— Вы пойдете со мной.
Лицо Донована вновь показалось ей высеченным из камня.
Слабея духом, она попыталась прибегнуть к испытанному
средству защиты — холодной надменности, но этого уже оказалось
недостаточно, и девушке захотелось, чтобы сейчас их разделяло что-то осязаемое,
материальное. Она чувствовала свою уязвимость, но боялась себе в этом
признаться. Страх был для нее редким гостем, но сейчас она почувствовала
холодок в груди.
С минуту Донован разглядывал трещины в каменной стене
напротив. Самое время воспользоваться преимуществом своего положения, на деле
продемонстрировать, что он, и только он, здесь победитель. А что зазорного в
торжестве победителя? И вновь его глаза обратились к Кэтрин. Давно разошлись
воины, лошадей куда-то увели. Они стояли одни в каменном колодце двора, слабо
освещенном несколькими факелами на стенах. Чуть живая, девушка попыталась
отодвинуться, но Донован удержал ее, и она почувствовала себя бессильной перед
ним.
— Я бы предпочла темницу, хотя не знаю, что в ней вы
приготовили для меня.
— Ваше мнение больше ничего не значит, и право выбирать для
вас осталось в прошлом.
— Почему я должна тут стоять и слушать вас?
Это был уже крик отчаяния, хотя больше всего на свете сейчас
Кэтрин не хотела демонстрировать перед ним свою слабость.
— Потому что я так хочу, — холодно парировал
Мак-Адам; если бы она могла знать, каких трудов ему стоило
сохранять эту холодность!
Она повернулась к нему лицом и только тут осознала, что они
стоят, тесно прижавшись; не находя слов для защиты, Кэтрин отчаянно сжала
кулачки и толкнула Донована в грудь.
Ее мучитель не ожидал нападения и успел получить еще один
ощутимый толчок в грудь, прежде чем перехватил ее руки. Он был зол на себя. Что
можно требовать от усталой, измученной, напуганной женщины, и стоит ли осуждать
ее за отчаянный отпор? Несмотря на внешнюю суровость Донована, его переполняло
желание нежно и ласково обнять девушку. Если бы ему удалось найти пару слов
утешения, если бы он мог надеяться, что эти слова встретят понимание! Впрочем,
Донован тут же решил, что нельзя проявлять слабость в отношениях со своей
будущей женой: схватив ее за руку, он повлек за собой, в свои покои,
расположенные на втором этаже. Они поднялись по лестнице, прошли прихожую, еще
одну комнату. Донован подтолкнул девушку к дверному проему и вошел вслед за
ней. Пинком захлопнув дверь, он привалился к ней спиной и просунул руки за
пояс, наблюдая за своей жертвой. Кэтрин огляделась: в комнате стояла массивная
мебель и громадная, заполняющая собой едва ли не полкомнаты кровать. Затем она
вновь оглянулась на Донована и глубоко вздохнула.
— Я вас не боюсь.
Девушка справилась со своей интонацией лучше, чем ожидала.
— Я не собираюсь вас пугать, леди Мак-Леод, — ответил
тот.
Кэтрин отвернулась от него и подошла к большому камину;
встав на колени, она растопила его. Вскоре в лицо повеяло жаром. Затем,
поднявшись, она налила вино в кубок и повернулась к Доновану.
Медленно, словно дразня, Кэтрин поднесла кубок к губам и
осушила его, не сводя глаз с Донована. Тот чуть не рассмеялся: даже в этой
тупиковой ситуации она считала должным держаться вызывающе и стоять до конца.
Но она не знала, что у него в кармане лежал указ короля, объявляющий их женихом
и невестой. Донован не спешил ознакомить ее с документом: сперва предстояло
подчинить ее своей воле, ибо ему не улыбалось заполучить в жены девушку, с
которой придется вести пожизненную войну. Он заставит ее примириться со своим
жребием, докажет ей всю бессмысленность борьбы против короля и него. А уже
приручив ее, он сможет в полной мере наслаждаться жизнью, которая станет
вдвойне прекрасной от того, что он будет обладать ею, леди Кэтрин Мак-Леод.
— Леди Кэтрин, налейте-ка вина и мне.
Она не двинулась.
— Позовите пажа, пусть он прислуживает.
— Нет, — сказал Донован тихо, — это сделаете вы. Если
же вам не угодно остаться здесь, вас охотно проводят в грязную, сырую и, честно
говоря, очень неудобную тюремную камеру: их у нас достаточно.