— Думаю, теперь... пора подумать и о браке.
Яков прекрасно понимал, что имеет в виду Донован. Оказав
королю неоценимые услуги, теперь он мог ожидать от него щедрость и великодушие.
Подданные монарха могли рассчитывать на новые земли, титулы... и, разумеется,
на выгодный брак, только заслужив все это.
— И на ком же, — тихо спросил Яков, — ты просишь
моего разрешения жениться?
— На леди Мак-Леод, — ответил Донован.
Яков молчал, и Донован удивленно приподнял брови.
— На какой из двух? — ответил наконец король вопросом на
вопрос и получил ожидаемый ответ:
— На леди Кэтрин.
— Ага... Понятно.
— Я в курсе всего, что с ней связано, — понизил голос
Донован.
— Ага, в курсе, — все так же тихо повторил за ним король. —
Почему же тогда ты выбрал леди, которая является моим заклятым врагом, чей брат
заключен в тюрьму и чье пребывание на свободе едва ли окажется долговременным?
— Она — храбрая и сильная женщина. Если я вновь задумался о
будущем, то надо выбирать самое лучшее.
— Можно подумать, речь идет о выборе племенной кобылы для
жеребца во имя достойного продолжения потомства.
В голосе короля появилась веселость.
— Где-то и так, — попытался улыбнуться Донован.
Он сознавал, что солгал сейчас: но по сути он сам не знал
ответа... Не существовало никакого логического объяснения для его стремления,
кроме одного: он желал Кэтрин Мак-Леод каждой клеточкой своего тела. Он пытался
забыть ее, но, несмотря на все его усилия, Кэтрин все время стояла у него перед
глазами — холодная и недоступная. Всякий раз, когда под тем или
иным предлогом он приходил к ним в дом, она избегала его... Черт возьми, имея
на руках согласие короля, он быстро ее вразумит, покажет ей, что он... Кто? Ее
хозяин? Нет, не этого хотел Донован; он сам не мог уловить сути своих желаний.
Может быть, лишив ее свободы, подавив в ней бунтарский дух, он лучше сумеет
разобраться в самом себе?
Рука его невольно коснулась шрама на щеке, которым она
словно заклеймила его. О, он видел, каким огнем пылали ее глаза в тот день,
когда он пришел арестовать ее брата. Этот огонь обжигал, и Доновану нестерпимо
хотелось удержать это пламя рядом с собой. Даже если для этого самому придется
сгореть.
— Тебе следует нечто узнать, прежде чем ты официально
обратишься ко мне со своей просьбой, Донован.
— Что именно, ваше величество?
— Я тебе говорил про курьеров с высокогорья?
— Да.
— Они принесли известие о новом заговоре.
— Еще один?
— Да. Мятеж должен начаться неподалеку от Скона. Я не желаю,
чтобы моя коронация прерывалась бунтами. Это было бы плохое начало для
царствования.
Как будто оно и без того недостаточно кровавое, подумал
король про себя.
— Это надежные сведения? С
подробным изложением плана, именами участников?
— Да.
— Тогда мы раздавим бунт в
зародыше. Где все это должно произойти?
Яков поднялся и подошел к занавесям. Приоткрыв их и оглядев
соседнюю комнату, он повернул голову и внимательно поглядел на Донована. На его
лице вновь появилось утомление — ему не хотелось причинить боль
другу.
— В Дайрлтоне, — сказал он еле слышно и ушел, оставив
Донована обдумывать его слова.
Неужели Кэтрин замешана в заговоре? Он оглядел помещение, в
котором расположился. Через приоткрытую дверь была видна вторая, примерно такая
же по размерам, комната, обе — часть занимаемых им апартаментов. Выйти из
них можно, было, только пройдя через другие комнаты. Он подошел к окну —
высокому и узкому, взрослому человеку в него не пролезть. Звонком Донован
вызвал слугу.
— Приготовь эти комнаты, — он указал на оба помещения, —
здесь разместится заключенный. Я желаю, чтобы он не испытывал никаких
неудобств.
— Да, сэр.
Слуга удалился, немедленно приступив к исполнению приказа.
Донован представил Кэтрин, запертую в этих двух комнатах,
как мышь в мышеловке. Он будет держать ее здесь до тех пор, пока девушка не
осознает, что выйти на волю сможет только с его позволения. Ему сейчас за
тридцать, и до сих пор в жизни он практически никогда не проигрывал. И менее
всего он допускал, что поражение ему способна нанести женщина.
Эндрю вернулся домой потрясенный. Вне всякого сомнения, и
Донован, и король знают о назревающем мятеже, и попытка Кэтрин в последнюю
минуту остановить его будет воспринята ими как соучастие в заговоре.
Кэтрин предостерегла Эндрю, чтобы после поездки он запутал
следы и, потянув время, поднялся к ней по черному ходу. Слишком многие
завидовали Мак-Леодам и боялись Якова, а потому частная жизнь сестер должна
была оставаться вне поля зрения любопытствующих. Для Эндрю, выполняющего
собственную миссию, осторожность была важна вдвойне.
Он взобрался по узкой винтовой лестнице и нашел на верхней
площадке дверь. Распахнув ее, он оказался лицом к лицу с молоденькой
хорошенькой служанкой, переносившей стопку белья. Памятуя, что никто не знает о
жизни хозяев лучше слуг, он улыбнулся и в ответ тоже получил улыбку, в которой
сквозило неприкрытое приглашение: девушка давно положила глаз на сурового,
волнующе красивого домоправителя.
— Что вы тут делаете? — кокетливо
улыбнулась она.
— Разумеется, ищу тебя, — ни секунды не задумываясь, ответил
Эндрю и плотно прикрыл за собой дверь. Кто знает, какой кладезь сведений о
хозяйках она могла из себя представлять? Положив руки ей на плечи, Эндрю
привлек девушку к себе.
— Вы действительно уверены, что хотите этого? —
со смехом спросила она.
— А то как же? Тебе достаточно поглядеться в зеркало
хозяйки, чтобы понять, отчего всякого мужчину так и тянет к тебе.
— Всякого, да не вас.
— То есть?
— Не знаю. Вы кажетесь другим, чем все остальные.
Наверное, дело в том, что вы...
Она пожала плечами, не в силах подобрать нужные слова для
описания разницы между Эндрю и остальными слугами.
Он прижал ее к себе и увидел, как глаза у нее разгорелись от
удовольствия и нерешительности. Девушку влекло к этому мужчине с момента его
появления в доме, и она была не прочь испытать, на что он способен при более
близком общении, поэтому приготовилась к небольшому, чисто символическому
сопротивлению. Эндрю уже собирался поцеловать служанку, когда дверь напротив
распахнулась и в комнату зашла Энн Мак-Леод. Если Эндрю кого-то не желал
увидеть в этот момент, то именно Энн — единственную девушку,
которая сумела затронуть в нем потаенный уголок души, наглухо закрытый для всех
остальных.