Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Арнольд cтр.№ 23

Фрейд начинал свою работу в клинике как гипнотизер, но однажды пациент никак не хотел заткнуться хотя бы на минутку, и загипнотизировать его не удалось.

И Фрейд сообразил: если не прерывать пациента и позволить ему говорить, совсем не обязательно индуцировать у него сложное состояние сознания, в котором он превращается в послушную куклу. Пусть просто говорит. Постепенно пациент расслабится, перестанет защищаться, и завеса над его бессознательным приподнимется.

Фрейд бросил занятия гипнозом и перешел к психоанализу.

Сны напоминают мне пребывание под водой: все вокруг меня замедляется, а мир на поверхности продолжает свой лихорадочный бег. Когда я плыву, мне приходят на ум слова «внутренняя сущность», «покой», «одиночество», и мне не важно, живет ли на Земле семь миллиардов человек или всего семь, я свободен в выборе собственной траектории.

Я не скучаю по плаванию. Но вот этого мне реально не хватает.

Обложка биографии Дэвида Боуи слепит лучами розового и голубого, как будто у радуги случился оргазм, и я думаю: «Вот картинка, которая подошла бы самому Боуи». Я перечитывал его биографию несколько раз. Некоторые книги сродни песням, к ним возвращаешься, добавляешь в плейлист, ставишь на повтор. А иногда я просто снимаю томик с полки и держу в руках, понимая, что ближе к Боуи мне не бывать.

Я беру книгу с собой в кровать, забираюсь под одеяло прямо в одежде, зарываюсь в белые простыни, выключаю свет и воображаю беззвучный лай собаки, промокшего насквозь человека в углу, ослепительное торнадо цветов и оттенков. И хотя я мог бы до посинения писать о теориях сновидений, на самом деле сегодня мне не хочется засыпать. Потому что я не знаю, после скольких ночей подряд повторяющийся сон считается наваждением, и не хочу знать.

В следующие недели, куда бы я ни пошел, я повсюду замечал перемены – неброские, но неопровержимые, – что напомнило мне слова Милы Генри в одном из последних интервью: не так важны слова, как тишина между ними. И в некоторых случаях эти перемены такими и были, напоминали тишину между словами: скажем, в библиотеке Криста и Карла теперь болтали о своих мечтах провести медовый месяц в Венеции, хотя раньше упоминался исключительно Париж; или нападающий футбольной команды Роулингс (так и не знаю, Роулингс – это имя или фамилия) теперь ежедневно приветствовал меня в коридоре своим «чё как, чувак» между третьей и четвертой парой. В других случаях перемены оказывались более материальными: например, готов подтвердить под присягой, что Бенджи Ларкин никогда не был таким рослым, а Рэйчел Диллард никогда не носила очков, и так далее.

Я послал Ротору сообщение через Фейсбук (как ни странно, он оказался у меня в друзьях, хотя я не мог припомнить каким образом) и спросил его номер телефона. Мне не хотелось оставлять письменное свидетельство нашей беседы. Я думал даже пойти к нему на Пидмонт-драйв и поговорить лицом к лицу, но перспектива снова оказаться в его доме меня пугала.

Когда я звонил ему первый раз, то слишком завелся, а поскольку он ответил после первого же гудка, я завелся еще больше:

– Что за хрень ты устроил у меня в голове, Ротор?

– Что?

– Сам знаешь, урод!

Тут разговор и закончился.

Я продолжал звонить день за днем. Ротор больше ни разу не взял трубку, но мне нравилось представлять, как он при каждом звонке телефона надеется, что это не я. Мне нравилось представлять выражение его лица, когда он снова видит мое имя на экране, и нравилось, что он знает о моем присутствии. Может, пока перемены были скорее орнаментальными, чем монументальными, мне и хватало этих безответных звонков.

До поры до времени.

– Ты не замечал, что искусственный персиковый вкус напоминает запах ушной серы? – спрашивает Алан, разглядывая леденец на палочке.

– Что?

– Я про персиковые леденцы, – поясняет он. – На вкус они похожи на запах серы в ушах. Не может быть, чтобы только я заметил сходство.

– Вполне может.