Дина скорчила смешную гримаску и важно кивнула – не находит, то есть, наоборот, находит, в общем, все в порядке. Она критически осмотрела бледное, в разводах грязи и слез, лицо Петра Селиванова, опять приподняла подол, послюнила, строго приговаривая «тихо, тихо, не пищи», потерла ему щеки и, удовлетворившись, наконец, его видом, отпустила.
– Когда вышел декрет об отделении школы от церкви, в гимназии сразу же упразднили должность законоучителей. Но тогда нас было большинство в педагогическом совете, и мы вынесли постановление продолжать преподавание Закона Божьего. Мы еще могли постоять за себя... Тогда для нас преподавание в школе было одной стороной реальности, а советская власть – другой, а теперь уж все, все...
– Что все? – осторожно спросила Дина. Она нетерпеливо постукивала ногой, так ей хотелось скорей бежать, – нужно написать программу «Популяризация искусства при ведущем значении урока в школе» и еще план экскурсий для первой ступени, и вообще у нее куча дел...
– Это очень больно – сознавать, что все полетело в тартарары, все традиции, все... Это уже не школа, а коммуна какая-то...
– Не расстраивайтесь, – Дина на секунду запнулась, забыв, как зовут Прищепку, – не огорчайтесь, все же очень хорошо! Театр уже утвердили, теперь у меня на очереди программа «Популяризация искусства при ведущем значении урока в школе». Я получила письмо из Института истории искусств, – одобряют! Будем на улицах наглядно знакомиться, а потом обсуждать...
– С кем будем на улицах знакомиться? – безнадежно спросила Прищепка.
– Ну как с кем? С памятниками архитектуры и других искусств. А потом на уроках обсуждать. Все будет очень хорошо!.. – Для театра нужны декорации, костюмы... Вроде бы где-то на Петроградской стороне есть прокатная мастерская, – нужно будет взять напрокат парики и костюмы. А может быть, они смогут дать ей конкретные советы по работе над ролями?..
* * *
Дина торопилась домой: сегодня четверг, у Лили и Аси литературный четверг, журфикс. По четвергам у них дома собиралась поэтическая студия, а журфиксами эти чтения называл Леничка, как всегда, насмешливо, Дина не знала точно, в чем здесь была насмешка, но в чем-то была. Она катилась колобком по Надеждинской и уже у самого дома упала и проехалась на коленках – подвернула ногу, порвала чулок. Чулки на ней были не совсем ее, правый чулок был Фаинин, а левый Асин. Ужасно, что порвала правый, теперь ей достанется... У двери в квартиру Дина остановилась, поправила съехавшую на лоб шляпу и вошла в дом с важным, победительным видом, предвкушая, как расскажет сейчас про театр и другие свои победы.
Идея устроить литературный салон была Лилина.
– Пусть у нас будет открытый литературный дом, это так интересно, – уговаривала она Асю. У Лили никогда еще не было открытого литературного дома, а ей хотелось всего, и чем больше, тем лучше. – Ты читала воспоминания Чичерина о светской жизни столицы в девятнадцатом веке? Я читала. Салон – это место, где встречались люди разных литературных партий, разных убеждений, например славянофилы и западники, разные европейские знаменитости...
– Но при чем здесь мы? – удивилась Ася.
Как при чем? Чичерин писал, что хозяйка салона должна уметь вести беседу, полную игривости и тонкой иронии, должна иметь ум бойкий, живой и отличаться откровенным и незатейливым кокетством. Это же просто о ней написано, о Лиле Каплан! Цель Лилиных интриг была простая – цвести во всей своей красе, заманить в свои сети Мэтра и всех остальных, заманить и... съесть. Нет, не съесть, конечно, но Лиля была уверена, что в домашней обстановке все ее романы еще больше расцветут и распушатся.
– Что значит «при чем»? – Лиля принялась загибать пальцы: – Хозяйка салона должна быть красавицей – это ты, тонкой слушательницей – это ты, и писательницей или лучше поэтессой – это тоже ты. У хозяйки салона обычно было аристократическое имя, но аристократического имени у нас нет... но знаменитости у нас есть, разные литературные партии есть... Мэтр и Блок.
– Ты собираешься пригласить Блока? – испуганным шепотом спросила Ася, зачем-то оглянувшись по сторонам, как будто Блок стоял за ее спиной и мог услышать такое кощунственное предположение – ПРИГЛАСИТЬ БЛОКА...
– Ты с ума сошла, – таким же испуганным шепотом ответила Лиля. – Хотя... когда у нас уже будет знаменитый салон, почему бы нет?
Ася прикрыла глаза и зашептала молитвенно:
– ...Была ты всех ярче, верней и прелестней, не кляни же меня, не кляни! Мой поезд летит, как цыганская песня, как те невозвратные дни... Что было любимо – все мимо, мимо... Впереди – неизвестность пути... Благословенно, неизгладимо, невозвратимо... прости!
[20]
– Ася! Очнись, – потрясла ее Лиля. – Салон – это было очень благородное дело, молодые люди готовились там к литературной деятельности. А нашим ребятам в те дни, когда нет студии, просто некуда пойти, негде готовиться к литературной деятельности... К тому же здесь, в этой квартире, был до революции литературный салон! Чем мы хуже Леничкиной мамы?.. Ну согласись, ну пожалуйста, Асечка...
– Хорошо, пусть у нас будет салон, – согласилась Ася. – Ты, я и Дина. Мы с тобой будем разных убеждений, ты – славянофил, я – западник. А Дина будет европейская знаменитость.
Асино остроумие было милого уютного свойства, только для домашнего употребления, а на людях Ася стеснялась и улыбалась неуверенной улыбкой, слишком часто и всем без разбора. И сейчас она смотрела на Лилю с опаской, заранее стесняясь, заранее мучительно краснея и заранее неуверенно улыбаясь: как это всех пригласить, а вдруг никто не придет?..
Лиля всех позвала, и все радостно пришли, и идея литературного салона с первого раза прижилась. Лиля Каплан была от рождения создана для светской жизни, салонов и интриг – она понимала, что успех, настоящий успех их литературных четвергов зависит от того, придет ли к ним Мэтр. Мэтр был литературный генерал, все начинающие петроградские поэты зависели от него, все их маленькие поэтические карьеры были связаны с Мэтром, без его разрешения невозможно было напечатать стихи и даже выступить с чтением своих стихов на литературном вечере. Лиля была уверена, что Мэтр при всей своей гениальности наивен и управляем, как все гении, а раз казалось, так и вышло, Мэтр стал приходить, и четверги пользовались успехом. Среди гостей бывали и знаменитости, и приезжие московские поэты, а уж свои, молодежь из студии, приходили всегда и все говорили друг другу: «Увидимся в четверг у Лили». Лиля никогда не произносила вслух слово «салон», оно считалось неприличным, из дореволюционного прошлого, но про себя думала именно так – «салон», и каждый четверг Лиля считала себя хозяйкой литературного салона, мадам Рекамье, поэтов – своими пажами, а Мэтра – собственным великим поэтом.
Взрослые отнеслись к новому порядку вещей одобрительно. Мирон Давидович был человеком малообразованным – он умел только читать, писать и фотографировать, – но необычайно склонным ко всему художественному. Он любил стихи, не сами стихи, но то, что стихи звучат в его доме, любил литературные наклонности дочери, любил атмосферу – полумрак, вдохновенные лица, изо всех углов читают стихи... Чем более «поэтически», с завываниями, читали поэты, тем счастливей Мирон Давидович обводил взглядом молодые лица... Иногда Фаина наклонялась к нему и громким шепотом спрашивала: «Кто это так противно воет?»... «Это Х читает стихи», – простодушно объяснял Мирон Давидович. Фаина тоже с радостью принимала у себя поэтов, – пусть девочки лучше сидят дома, целее будут. К тому же она хотела держать руку на пульсе, ей казалось, что так молодежь будет под ее контролем, и поле для интриг открывалось большое.