– Ну да, – фыркает гость. А вопрос, как с такой политикой они за четверть века выросли в десять раз, задавать невежливо.
Через пару дней заезжает Миура с верфей. Есть время выпить и поговорить. У него какое-то дело в замке, но князь или даже кто-то из старших вассалов для этого не требовался. Все, что только можно, здесь решается на месте какими-то группками людей – гость это уже заметил, но пока не разобрался, как эти узлы складываются. Со стороны кажется – почти случайно: вот кто-то кого-то останавливает в коридоре, вот они посылают слугу за третьим или четвертым, вот за ближайшей деревянной перегородкой начинается бухтение и шуршание, потом туда требуют чаю, потом чистой бумаги по форме, а вот они уже расходятся по каким-то другим делам, а вопрос, требовавший не просто распоряжения, а решения, – решен.
Да и Миура рассказывает, что обычно дела здесь занимают втрое-вчетверо меньше времени, чем в Эдо, – но бывает и наоборот. Когда он в самом начале запросил для работы местных плотников, решали с этим долго, ждали самого князя, а людей прислали еще через месяц. Ну тут уж Миура понял, в чем дело, когда увидел, что все присланные молоды и с морем раньше дела не имел ни один. И что их вчетверо больше, чем нужно. И не все из них раньше были ремесленниками. Понятное дело: нашли тех, кого легко учить, не нужно переучивать – и кто будет учить других. Они ж, честное слово, доски нумеруют для себя. И все записывают. Кораблик, кстати говоря, будет знатный. Не копия «Лифде» – я помню, как вам эти копии понравились, генерал. Но это будет не копия, а много лучше. И в шторм надежнее, и драться сможет – только пух от противника полетит… Так что, если у вас на примете есть еще какие-нибудь доны, то вы скажите. Когда мы доведем этот, тут можно будет заложить сразу три – место есть, дерево есть, и все уже будут уметь. Пара лет – я приведу вам эскадру таких птичек, и они расклюют все что надо.
Птичек? Это Масамунэ-доно сказал, когда посмотрел на чертежи. Рыба Кунь превращается в птицу Пэн в масштабе один к ста. Нет, про масштаб сказал он, а не я, я про эту птицу слышал, но арабы ее иначе называют. Рок. Кто такие арабы? Я же рассказывал, Санада-доно…
С Миурой легко разговаривать – он вообще приятный человек, когда привыкнешь к тому, как он выглядит. Но привыкнуть тоже легко, особенно, если твой любимый тесть был прокаженным – и ты какое-то время приучал себя не обращать внимания на его внешность. В сравнении, Миура – с его соломенными волосами и глазами, какие бывают только у кошек, – не представляет сложности. Во всем остальном – трудно помнить, что он иностранец. Да, в общем, это и не стоит помнить. В Присолнечную он нырнул как рыба в родную воду. Любит строить; любит воевать, драться с ним бок о бок – большое удовольствие, командовать им – не меньшее; любит учить. Делится сведениями – как дышит. Умен. Важно помнить другое: Андзин Миура, адмирал флота, знаменосец, владетель Хеми – человек Токугава. Целиком. И принадлежит не сёгуну, а покойному Иэясу. И если он – с высочайшего позволения – строит свою «птичку» на верфях Сэндая и учит сэндайских корабелов тому, как делать это в будущем, значит, отношения между столицей и севером несколько… сложнее, чем видно из столицы.
– Извините, друг мой, нам всем сложно привыкнуть, что у вас между религиозными школами не просто идут войны, а вот так и тянутся… тысячу лет?
– Пока все же меньше тысячи, – качает головой Миура, – и не так прямолинейно. Например, мы с султаном и подданными султана больше дружим, чем враждуем. Голландцы тоже. А донам султан сосед через море, и, если бы он был соседом нам, мы бы с ним воевали точно так же.
Это понятно, это как везде. Привыкнуть все равно сложно. Гость ничего не имеет против иностранцев и их бога, вера – это личное. Но война на тысячу лет стоит того, чтобы о ней задуматься. Особенно теперь, когда у господина сёгуна – в том числе и трудами гостя – прибавилось подданных-христиан.
И прибавилось так много, что если раньше в Эдо задумывались о том, чтобы искоренить христианство под корень, то теперь даже самым завзятым противникам чужой веры и внешних контактов было ясно: тронешь – придется отказаться от половины новых завоеваний и огромных доходов…
Многие готовы на это пойти ради безопасности в будущем. Многие. Но не все.
Гость пьет и рассказывает адмиралу Миуре комическую неприличную историю про столичный бюрократизм и перевооружение. В таком виде он не рискнул бы рассказать ее никому, кроме совсем своих и как раз Миуры, потому что Миура все-таки не родился на островах, вернее, родился, но на совсем других, непроизносимых, на обратной стороне земли… круглой земли, покрытой водой; в общем, описание того, какими маневрами гость изымал из казначейства деньги на новую артиллерию – включающее в себя одну соблазненную жену и одно святотатство, – кажется Миуре смешным. Что он здесь делает, гость адмиралу не объясняет. Тот и сам не дурак. И приехал в город не столько по своим делам, сколько сказать гостю: здесь опасно. Не так, как на войне, не так, как в Эдо. Здесь долго – и странно – думают, но, решив, двигаются очень быстро.
– Кстати, поэтому я сегодня так торопился сюда, – поясняет Миура. Акцент у него все-таки странный – тот звук, который он время от времени пытается произнести вместо «р», человечьей глоткой не выговаривается. – Сегодня вечером приедет наместник Курокава и с завтрашнего дня они начнут совещаться насчет переселенцев… Так неделю будет ни до кого не достучаться и ничего не решить.
Это тоже бесценные сведения, уже известные, – люди гостя тоже не спят, – но намерение дорого само по себе. Приехал хозяин замка Курокава, наместник Айдзу, Катакура. Значит, князь либо уже вернулся, либо вот-вот вернется.
– Переселенцев? Насколько я знаю, война на Такасаго идет медленно. Туземцы, говорят, воинственны, земли отдавать не хотят, набегов не оставляют и умирают легче, чем сдаются.
– Так и есть, – кивает адмирал. – В Сэндае этим довольны. Дикость со временем пройдет, полезные качества останутся. Переселенцы – потому что лицо земли и образ жизни меняют не солдаты.
Гость качает головой. Жителям Муцу лучше знать: их предки тоже отобрали землю у варваров-эмиси
[16]. Впрочем, кажется, они смотрят и на это несколько иначе.
– Как в зеркале, – разводит руками Миура, отвечая своим мыслям. – Все очень похоже, и все наоборот.
Как в зеркале, думает гость. Когда богиня Аматэрасу вышла из грота, увидев свое отражение, может быть, она не собой залюбовалась, может быть, она и вправду увидела соперницу – равную, похожую, но другую, отличную-от-себя.
Шаги в коридоре. Комната, которая до того существовала где-то на дальнем краю памяти как нечто неважное – важен только собеседник и его сведения, – вдруг оказалась на месте вся, с фактурой, звуками, запахами, временем, расстоянием и оборонительным потенциалом. Так было всегда, сколько гость себя помнил. В детстве он удивлялся, что у отца и брата иначе. Видеть людей и место одновременно было возможно, но утомительно.