Зигфрид кладет руку ей на шею, сомкнув пальцы на горле, – и удерживает, пока Летия не начинает стонать…
– Прекратите!
Он убирает руку и смеется.
– Как пожелаете. Тогда до завтрашнего вечера. Я с нетерпением жду возможности описать вам страдания Руквуда. Если повезет, он все еще будет жив.
Я с криком бегу к нему, подняв руки, словно могу вырвать его кожу – его жизнь – своими ногтями.
Но не успеваю.
Он выбегает за дверь и захлопывает ее за собой, и к тому времени, как я добегаю до нее, я слышу, как последняя решетка опускается на место. Я бью кулаками по холодному дереву, пинаю его, швыряю в него сломанный стул – дверь едва шевелится в своей раме. Зигфрид ушел.
Я кое-как развязываю веревки, которыми Летия привязана к столбу. Зигфрид забрал с собой мамин нож, так что мне приходится использовать ногти. К тому времени, как развязывается последний узел, мои пальцы уже в крови. Летия падает на пол и вытаскивает изо рта кляп.
– Тюрик обманул меня. Он сказал мне, что сожалеет о содеянном, что может все исправить, если я просто подожду его и заберу с собой… – Она закрывает лицо руками и рыдает так сильно, что не может говорить, лишь едва дышит. Я снимаю многослойную нижнюю юбку, которая находится под моим платьем, и использую ее, чтобы прикрыть ладони и руки.
– Летия… – Она прислоняется ко мне. Я обматываю ее тканью и держу так долго, как только могу.
Она долго плачет. Но в конце концов ее рыдания затихают.
– Мне очень жаль, Адерин. Если бы я не сказала Тюрику, что помогаю тебе, и что я узнала…
– Это не твоя вина, Летия. Ты ни в чем не виновата. Могу я взглянуть на твою шею?
Она осторожно садится. В комнату практически не поступает свет, я только вижу, как ее кожа потемнела и покрылась волдырями от прикосновения Зигфрида; она заклеймена отпечатком его руки. На глаза наворачиваются слезы.
– Моя бедная Летия. Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе.
– Шея болит, особенно когда я двигаюсь.
– Вот. – Я складываю нижнюю юбку в импровизированную подушку и помогаю ей лечь.
– Мы в ловушке, да?
– Да. Дверь заперта снаружи. Но даже если бы мы смогли выбраться отсюда, здесь нет других лодок. – Я снова сажусь рядом с головой Летии, прижимая колени к груди. – Лучше бы тебя здесь не было. Я бы хотела, чтобы ты осталась дома. Лучше бы я никогда не покидала Мерл.
Глаза Летии закрыты, но она слабо улыбается.
– Если бы желания были перьями… так говорила моя мать. «Если бы желания были перьями, бескрылые могли бы летать».
– Я этого раньше не слышала.
– Вероятно, это поговорка бескрылых. Ты можешь летать. – Она открывает глаза. – Мне очень жаль. Я слышала, что сказал тебе Зигфрид. Как он тебя назвал.
– Теперь это не имеет никакого значения. И то, что он сказал, было правдой. Я просто не хотела этого слышать.
– Это неправда. – Она снова закрывает глаза, но ее пальцы – она все еще в перчатках – нащупывают мою руку. – Твоя мать научила тебя обращаться, Адерин. Я никогда не встречалась с ней, но ты говорила о ней. Она бы тебя хорошо обучила. Ты можешь летать. Ты просто… – Ее лоб морщится от боли. – Тебе просто нужно позволить себе вспомнить, как это делается.
«О, мама…» Я вглядываюсь в темноту, как будто она может внезапно оттуда появиться.
Как бы я хотела, чтобы ты была здесь. Чтобы ты сказала мне, что делать.
«Но ты знаешь, что делать».
Непрошеный голос раздается в моей голове. И следом – воспоминание: мы с матерью на одном из озер в окрестностях Мерл. Я нервничаю из-за трансформации, а она поддерживает меня. Я помню, как она улыбается мне, обхватив мою щеку своей сильной рукой.
«Ты знаешь, что делать, Адерин. Сила в твоей крови. Ты родилась с ней, и она никогда тебя не покинет. Она хочет изменить твою форму. Ты просто должна позволить этому случиться».
«Но мне страшно. Что делать, если она не сработает должным образом? А что, если я застряну? Что делать, если…»
«Как много вопросов».
Она смеется, садится на корточки и смотрит мне в глаза.
«Ты мне доверяешь?»
«Конечно, доверяю».
«Конечно. Потому что ты моя дочь и дочь Атратиса. И я доверяю тебе, Адерин. Теперь ты должна доверять себе».
– Но, мама… – произношу я вслух, нарушая тишину башни. – Мама! – как будто я снова потеряла ее. Я плачу так, как не плакала уже много лет – даже когда умер мой отец. Я злюсь на Творца за то, что он позволил ей умереть, на себя – за то, что не смогла спасти ее, на моего дядю – за его жестокость. Летия может только смотреть на меня, слезы сочувствия текут и по ее щекам. Я злюсь и злюсь, пока не выдыхаюсь.
Пока наконец с истощением не приходит своего рода покой.
– Летия?
– Да? – Ее голос слаб.
– Я полечу за помощью. – Я останавливаюсь, смеясь над собой. – Я хотела сказать, что попробую. Если мне не удастся преобразиться до того, как я упаду на землю…
– Адерин, ты уверена? А ты бы не могла?.. Не могла бы ты спуститься для начала? Только немного?
– Нет. Я должна выйти отсюда или вообще не выходить, – я наклоняюсь ближе, чтобы заглянуть ей в глаза. – Я не хочу покидать тебя. Я скоро вернусь. Если мне это удастся.
Она протягивает руку и касается моего лица.
– Так и будет.
Я надеюсь, что буду испытывать такую же уверенность, когда дело дойдет до главного. Но сначала я должна выбраться из этой комнаты. Я прохожу вдоль стен, проводя кончиками пальцев по каменной кладке. Она твердая, но слишком шаткая, чтобы на нее можно было опереться. Веревка, которой Тюрик связал Летию, все еще лежит на полу. Я беру ее, взвешиваю на ладони, щурясь на окна надо мной.
На стенах под окнами висят какие-то металлические прутья вроде тех, на которых крепят гобелены. Некоторые из них болтаются, железные крепления проржавели. Шанс, что один из них выдержит мой вес, кажется ничтожным. Но я не могу придумать ничего другого.
Я снимаю платье вместе с нижним бельем. Подбираю скобу для факела, которая выглядит прочной, и завязываю конец веревки в петлю, начиная подбрасывать его вверх. Это занимает у меня целую вечность. Я потею и устаю, и каждый раз, когда петля не попадает в цель, мне хочется кричать от отчаяния. Но в конце концов она цепляется. Я изо всех сил дергаю за веревку; скоба скрипит, но не двигается с места. Сжимая веревку обеими руками, морщась от боли в поврежденной ладони, я начинаю медленно подниматься по стене.
Мой прогресс мучителен. Веревка становится скользкой от крови и пота. Мышцы на моих плечах посылают болевые импульсы вниз по рукам и в спину, и мне приходится останавливаться, поскольку становится все труднее и труднее заставлять себя подниматься. Но постепенно я оказываюсь все выше и выше. Пока не подтягиваюсь в последний раз, и пока мои ноги не оказываются рядом с железной скобой.