— Вот и Хомякин жесток. Верно ты, господине, сказал — деспот!
— Значится, он девчонку ту тоже бил, — сворачивая к лесу, продолжал беседу Бутурлин.
— Да бил. Она говорила.
— Ага! — Никита Петрович азартно махнул рукой. — Вот и пусть побольше о боярине своем жестокосердном расскажет. А самое главное — выспроси…
Ранним росным утречком холопы взяли ройку да отправились на посад, к хомякинской усадьбе. Игнатко — ясно, зачем, а Ленька — для подмоги. Так, на всякий случай — мало ли что. Бутурлин лично проводил своих людей — к явному неудовольствию Славко.
— Ой, схватят их! Ой, схватят.
— Да кому их хватать? — усевшись на мостках, усмехнулся лоцман. — Кто их на посаде знает-то? Из монастырских — так и вообще никто. А мне зелья порохового прикупить надобно. Да и — какую-никакую — сабельку.
Баро покивал:
— Ну, сабельку бы мы тебе дали. А вот зелье — да.
— Вот и я о том.
Как бы то ни было, а цыган больше не приставал с расспросами, да и вообще, в таборе было не до беглецов. Ромалы деятельно готовились к уходу — перековывали лошадей, смазывали дегтем тележные оси, а кое-кто уже даже разобрал кибитки, явно собираясь провести последние ночи под открытым небом.
Холопы явились к обеду. Приплыли на ройке. Рыжий Ленька что-то весело насвистывал, а Игнат молчал, но светился ликом, словно новая, в золотом окладе, икона.
— Виделись с девкой, — тут же доложил рыжий. — Игнатку она узнала, обрадовалась. Как раз на торг шла. Он ее и провожал… а я — поодаль. Ищут нас, господине. Погоню воинскую снарядили. Говорят — целый отряд стрельцов.
— Целый отряд, говоришь? — изумился Никита Петрович. — О как нас воевода с игуменом ценят! Славно, славно… Так! Давай теперь, Игнат, ты.
Отрок доложил несколько смущенно, но в целом вполне уверенно и понятно. Да, встретились, потом он проводил Настю почти до самой усадьбы. Миловались? Да, поцеловались на углу разочек. Как раз о боярине и разговаривали. Настена жаловалась да обзывала хозяина своего всяческими «непотребны словесы».
— Как раз вчера он ее высечь велел! — шмыгнув носом, поведал Игнат.
— Высечь велел? — Бутурлин насторожился. — Он что же, в вотчину-то свою дальнюю не поехал?
— Настена сказывала, поехал. Да зачем-то вернулся с полпути. Никто и не ждал!
— Представляю себе его возвращение, — философски заметил Никита Петрович. — Тем более — столь внезапное. Что еще Настена твоя сказывала?
— Ничо, — парнишка помялся и, опустив очи долу, признался: — К вечеру на ближний луг звала.
— Вот! — хлопнул в ладоши Бутурлин. — Пойдешь! Выспроси-ка про хомякинскую казну — с чего пополняется? С чего там, на усадьбе, живут, окромя работы-заботы крестьянской?
— Вызнаю, господине… — отрок согласно кинул и, сглотнув слюну, тяжко вздохнул. — Хорошая девица эта Настена. Добрая. Ей бы бежать… одначе — опасно! К нам на усадьбу — враз сыщут… А на войну ей невмочно.
Игнатко вернулся ночью, поздненько, тут же и доложил:
— Новость важная, господине! Завтра вечерком хомякинские медь свейскую будут перевозить. С барки. Настена сказала.
— Ага! — сам недавний контрабандист, Никита Петрович быстро смекнул, что к чему, и сразу же уточнил: — Значит, медь та, как я себе мыслю, избу таможенную вовсе не проходила.
— Не проходила, — согласно кивнул парнишка. — Настена так и сказала. Вызнала всё!
— Да уж, — хмыкнув, Бутурлин покачал головой. — Вот ведь, есть же такие холопки неверные. Правда, ежели боярин — деспот… То зачем такому верной рабой быть? Так! К обеду быть готовыми. Отправляемся! Игнат… дева твоя сказала, что за барка-то?
— «Северная звезда». Хозяин — Никифор Сомов. У него еще артель…
— Знаю я Сомова. Тот еще шпынь! То людишкам своим не заплатит, то еще что… Ладно! Собирайтесь. Значит, говоришь, «Северная звезда»?
* * *
В светлом ночном небе серебрилась луна, отбрасывая жемчужную дорожку в спокойных водах реки. Кругом стояла мертвая тишь, лишь слегка покачивались камыши и коричневые бутончики рогоза бились о низкий борт барки.
Позади, со стороны посада, вдруг донеслось лошадиное ржание!
— Едут, — прячась в зарослях вербы, азартно прошептал лоцман. — Ленька, давай к важне. Буди таможенников! Игнатко, готовь пистоль.
— Уже готов, господине.
— Ну, и славненько, ну и с Богом, ага…
Не солгала, значит, Настена! Не солгала.
Рыжий тут же исчез, растворяясь в трепетно-белесой ночи, Бутурлин с Игнаткою затаили дыхание. Снова послышалось лошадиное ржание — на этот раз совсем рядом. И вот уже выехали к пристани возы, запряженные крепкими конями. Сейчас… сейчас перегружать будут. Сейчас…
— Господине… там сзади кто-то! — вдруг обернулся Игнат.
— Сзади?
Ни господин, ни слуга среагировать не успели. И позади, и впереди, у барки, со всех сторон вдруг вспыхнули факелы, порвав мирную белую ночь в огненные оранжевые клочья! Повсюду — со всех сторон — вдруг появились оружные люди! Целое воинство. Угрожающе щетинились копья, тускло поблескивали пищальные стволы, оранжевые сполохи отражались в доспехах и шлемах.
Гляди-ко… Не одни простые ратники здесь. Еще и…
— Вон они здесь, в вербе, прячутся, — послышался чей-то ехидный, смутно знакомый голос.
Хомякин!
— Больше, князюшко, негде. Прикажи взять!
Князюшко?
Никита Петрович вытащил саблю, шепнул:
— Будем прорываться, Игнат. По моей команде — пали… Желательно — в доспешных… Готов?
— Готов, господине!
— Ну, тогда — с богом!
Бутурлин усмехнулся: вышло тогда внаглую — получится и сейчас. Почему бы и нет-то? Главное, спокойно все… и без мандража, без страха… Натиск и быстрота — в этом залог победы!
Кто-то вдруг ломанулся на лошади прямо через кусты! Сверкнули доспехи. Игнатко злорадно поднял пистоль, прицелился…
— Я — князь воевода Потемкин! — прозвучал вдруг звучный голос.
— Постой… — Никита Петрович придержал верного холопа за руку.
— Ежели ты — Никита Петров сын Бутурлин, служилый человек и помещик — покажись! — между тем все так же звучно продолжал князь. — Ничего тебе худого не будет. Ты мне нужен, Никита! Не для казни, для службы воинской. Но скажу — службишка та не простая, опасная.
Услышав такие слова, Никита Петрович чуток подумал… да вышел и, пряча усмешку, степенно поклонился воеводе:
— Ну, здрав будь, князь Петр Иванович!
— И ты будь здрав, Никита. Почто своеволишь-то? Пошли-ка в палаты мои. Поговорим, ага.