Ленин. Человек, который изменил всё - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Никонов cтр.№ 258

– Я числюсь в списке ораторов главным докладчиком, но вы поймете, что после моей долгой болезни я не в состоянии сделать большого доклада. Я могу дать лишь введение к важнейшим вопросам. Моя тема будет весьма ограниченной.

Ленин действительно ограничился российской внутриэкономической проблематикой, не сказав практически ничего о мире или Коминтерне. Сначала напомнил содержание «Очередных задач Советской власти» весны 1918 года, где уже писал о предпочтительности государственного капитализма. Вывел из этого органичность новой экономической политики, которая тогда была «еще очень смутной идеей», но материализовалась в условиях «внутреннего политического кризиса Советской России» в начале 1921 года. Оживление в зале возникло, когда Ленин решил перечислить достижения на экономическом фронте.

– Прежде всего остановлюсь на нашей финансовой системе и знаменитом российском рубле. Я думаю, что можно русский рубль считать знаменитым хотя бы уже потому, что количество этих рублей превышает теперь квадриллион.

Смех в зале, и Ленин говорит, что инфляция вроде как замедлилась. Затем перешел к социальным целям.

– Самое главное – это, конечно, крестьянство. В 1921 году мы безусловно имели налицо недовольство громадной части крестьянства. Затем мы имели голод… Крестьянство за один год не только справилось с голодом, но и сдало продналог в таком объеме, что мы уже теперь получили сотни миллионов пудов, и притом почти без применения каких-либо мер принуждения.

Легкая промышленность демонстрирует «общий подъем», в тяжелой промышленности «положение все еще остается тяжелым», но «наблюдаем уже заметное улучшение».

– Несомненно, что мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я (Смех). Почему же мы делаем глупости? Это понятно: во‑первых, мы – отсталая страна, во‑вторых, образование в нашей стране минимальное, в‑третьих, мы не получаем помощи извне… В-четвертых, по вине нашего государственного аппарата²⁵⁵⁴.

Постепенно речь набирала обороты. «Сначала осторожно: видно, жалел себя, соразмерял свои силы, – наблюдал Аросев. – Потом проснулся в нем старый, сильный, пламенный революционер. Он загорячился. Забыв немецкие слова, пощелкивал пальцем, чтобы вспомнить. Из первых рядов и из президиума вперебой подсказывали нужные слова. Некоторые подсказки он отвергал и искал выражений более тонких, более точных.

– Что делается, совсем прежний Ильич!

– А ведь ему усиленно телефонировали с того света, – сказал мне кто-то сбоку в ухо, – и поэтому я думаю, не рано ли ему выступать?

Должно быть, так же змий посеял сомнение в душу человеческую о ее безгрешности. Что же, змий был прав… В середине речи у Ленина наступил какой-то перелом: он, видимо, стал уставать. Голос становился глуше, и реже он пощелкивал пальцами, – должно быть, не мог уже так заострять свою мысль»²⁵⁵⁵. Лозовский в зале переживал: «Вид у него был чрезвычайно болезненный… Говоривший обычно свободно по-немецки, на этот раз он запинался: чувствовалось огромное внутреннее напряжение, которое ему потребовалось для того, чтобы вообще выступить на конгрессе»²⁵⁵⁶. Концовку, касавшуюся собственно Коминтерна, Ленин очевидно скомкал.

– Я беседовал с некоторыми прибывшими сюда делегатами и надеюсь в дальнейшем ходе конгресса хотя и не лично участвовать в нем – это, к сожалению, для меня невозможно, – но подробно поговорить с большим числом делегатов из различных стран.

Раскритиковал резолюцию предыдущего конгресса «об организационном построении коммунистических партий и о методах и содержании их работы»:

– Резолюция прекрасна, но она почти насквозь русская, то есть почти все взято из русских условий… Все сказанное в резолюции осталось мертвой буквой.

И завершил речь призывом к «русским и иностранным товарищам» учиться:

– Мы учимся в общем смысле. Они же должны учиться в специальном смысле, чтобы действительно постигнуть организацию, построение, метод и содержание революционной работы, если это совершится, тогда, я убежден, перспективы мировой революции будут не только хорошими, но и превосходными²⁵⁵⁷.

Бурные овации. Бухарин напишет: «У нас сердце замирало, когда Ильич вышел на трибуну: мы все видели, каких усилий стоило Ильичу это выступление. Вот он кончил. Я подбежал к нему, обнял его под шубейкой: он был весь мокрый от усталости – рубашка насквозь промокла, со лба свисали капельки пота, глаза сразу ввалились…»²⁵⁵⁸

Операторы потом досадовали, что упустили шанс запечатлеть исторический момент. «Ильич тогда только что оправился после тяжкой болезни, и его не разрешено было снимать, но, когда заседание конгресса закончилось, операторы остались ждать у Кремля в надежде увидеть ВИ и испросить у него разрешения на съемку, – расскажет В. Яковлев. – И действительно, вскоре на пороге появился тов. Ленин.

– А-а, питерцы, здравствуйте! – обратился он к съемщикам. – Что, опять приехали снимать меня? Не дам.

Это была последняя киновстреча»²⁵⁵⁹.

Двадцатого ноября собралась руководящая в коминтерновских делах «пятерка ЦК» в составе Ленина, Троцкого, Зиновьева, Радека и Бухарина и утвердила подготовленный Лениным проект резолюции конгресса КИ о его программе: «1. Все программы сдаются в Исполком Коминтерна или в комиссию, назначенную им, для детальной обработки и изучения… 2. Конгресс подтверждает, что национальные партии, не имеющие еще своих национальных программ, должны немедленно приступить к выработке таковых с тем, чтобы не позже, как за три месяца до следующего конгресса, внести их в Исполком для окончательного утверждения на будущем конгрессе»²⁵⁶⁰.

Осенью 1922 года Ленин вполне благодушно смотрел на окружающий мир и высоко оценивал достижения собственной дипломатии, в которой не видел необходимости каких-либо изменений²⁵⁶¹.

Его последней внешнеполитической игрой стала подготовка к международной конференции по Турции. «При живейшем участии ВИ была обсуждена и принята та программа, которую мы защищали в Лозанне… Обсуждение вопроса о проливах с ВИ было последним, которое я с ним имел»²⁵⁶², – напишет Чичерин.

Англичане, французы и итальянцы неохотно начали переговоры, когда стал ясен исход греко-турецкой войны. Генеральное сражение произошло у Афьон-Карахисара 26 августа. Разбитая греческая армия побежала к Смирне. 40 тысяч греков были посажены на суда, а еще 50 тысяч оказались в плену, а армия Мустафы Кемаля, отпраздновав свой триумф сожжением Смирны и неистовой резней христианского населения, повернула свои колонны к Константинополю и проливам»²⁵⁶³. Перед европейскими державами замаячила перспектива величайшего унижения: изгнания их войск из Стамбула бойцами Ататюрка. Итальянцы и французы сбежали, но не англичане, защищавшие Чанак при поддержке флота, который стоял в проливах. Перемирие между Турцией и странами Антанты было подписано 11 октября.

Десятого ноября 1922 года в интервью «Observer» и «Manchester Guardian» Ленин заметил: «Конечно, окончание греко-турецкой войны, которая поддерживалась Англией, является моментом, который увеличивает в известном отношении шансы на заключение англо-русского соглашения. К этому соглашению мы стремились и до окончания этой войны и будем стремиться теперь с наибольшей энергией»²⁵⁶⁴. В Лондоне пришлось иметь дело уже с новым правительством: Чанакский кризис положил конец премьерству Ллойд Джорджа, которого сменил глава консервативного кабинета Э. Бонар Лоу²⁵⁶⁵.