Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Коткин cтр.№ 30

Вторая стадия приватизации (1995–1998) касалась в основном «стратегических» предприятий, прежде исключавшихся из списков приватизируемых, и проходила по совершенно иным принципам. Испытывая трудности со сбором налогов и других доходов, правительство сводило бюджет с огромным дефицитом, который недавно созданные частные банки предложили покрыть «кредитами» под залог государственных пакетов акций предприятий по добыче и переработке нефти, никеля и других вожделенных отраслей. На кону стояло лишь 29 предприятий, но все они были необычайно доходными. В случае если правительство не сможет выплатить кредиты (в том, что именно так и случится, никто не сомневался), акции должны были быть проданы с аукциона. Может показаться невероятным, но Чубайс позволил банкам-заимодавцам самим проводить эти аукционы. Стремясь исключить всякую конкуренцию, «свои» банки, вовлеченные в дело, поделили добычу между собой, получив ее по бросовым ценам. Хуже того, они заплатили за нее деньгами, полученными за счет сомнительных операций с «обслуживаемыми» ими государственными средствами, например использовав деньги с федеральных налоговых и таможенных счетов, хранившихся в этих банках. Получалось, что владельцы банков «кредитовали» правительство его же собственными деньгами и таким образом получали стратегические отрасли промышленности бесплатно. «Залоговые аукционы» были плохо замаскированной, циничной аферой, имевшей целью создать крупную бизнес-элиту, лояльную Ельцину перед лицом надвигавшихся президентских выборов 1996 года, и дискредитировали приватизацию даже среди многих ее бывших сторонников.

Но помимо очевидной незаконности у приватизации была еще более серьезная проблема: зачастую она оказывалась просто бессмысленной. Получив контроль над государственным предприятием, его руководители— проходимцы со связями— могли легко «приватизировать» денежные потоки, например обеспечивая оплату непомерных счетов за «услуги», якобы оказанные госпредприятию частными компаниями, которыми они сами и владели. Другой популярный трюк заключался в продаже самим себе (с помощью подставных фирм) продукции предприятия по заниженным ценам и ее последующей перепродаже. Руководители предприятий, где контрольный пакет акций принадлежал частным собственникам, делали то же самое. С помощью такого мошенничества тысячи созданных в советское время предприятий были ограблены независимо ни от формы собственности, ни от хода приватизации. Приватизация почти никак не помогла рядовым акционерам защитить свои остававшиеся на бумаге права собственников. Однако крупные институциональные инвесторы выиграли кое-какие битвы за свою собственность, да и общественное мнение по поводу необходимости гарантировать права собственности свидетельствовало не только о том, какой длинный путь еще предстоит России, но и о том, как много она уже прошла.

…и бартер банкротов

Приватизация сама по себе стала целью, но она была также и средством для достижения другой цели: обновления экономики. Даже иностранные консультанты, поспешившие раструбить о ней как о «редком для России примере успешной экономической реформы», признавали, что успех этот в конце концов будет определяться «скоростью и масштабом реструктуризации» промышленности, которая, допускали они, «едва началась». Проводившееся в 1997 году исследование состояния российской промышленности обнаружило в самых разных сегментах экономики совсем мало признаков реструктуризации, а также близкое к нулю внешнее влияние на предприятия и значительную лежащую втуне госсобственность. Предприятия, приватизированные через залоговые аукционы, приобрели внешнее управление, но они практически не получили новых инвестиций и не были сколько-нибудь существенно реструктурированы (наоборот, их прибыли перекачивались для финансирования других проектов их новых владельцев). В начале 1990-х две трети промышленного оборудования в стране считалось устаревшим, а в 1998 году в одном из исследований доказывалось, что износ основных фондов с тех пор «очень сильно ускорился». Итогом этого процесса должно было стать беспрецедентное закрытие заводов, превосходящее по масштабам то, что охватило западный промышленный пояс в 1970-х.

Российский ВВП в течение каких-нибудь пяти лет, согласно официальной статистике, сократился на невероятную величину в 40%. Правда, в советские времена объемы производства сильно завышались для «соответствия» плановым показателям. В постсоветской же России они, наоборот, занижались, чтобы уклониться от уплаты налогов. Масштаб незарегистрированной экономической деятельности в России после 1991 года не известен никому. Возможно, он составлял половину от зарегистрированных объемов, возможно, еще больше. Потребление электричества не уменьшилось в масштабах, которые соответствовали бы падению производства. Уровень безработицы был высок (официальный— 12%, реальный— возможно, ближе к 20%), но и он не был соразмерен падению ВВП. Кроме того, модель занятости обнаруживала интересный парадокс. В отличие от Запада, где в малом и среднем бизнесе насчитывалось до двух третей всех работников, в России в середине 1990-х на зарегистрированных малых предприятиях работало не более одной десятой всей рабочей силы. На долю же крупных компаний (с числом работников более 500) в 1991 году приходилось около 83% произведенной продукции и занятости, а в 1996-м— 78% официального производства и 63% официальной занятости. Иначе говоря, для России был характерен не только упадок производства, но и удручающе крохотное количество (даже если принять во внимание теневую экономику) новых малых предприятий (тех самых, которые в Польше обеспечили экономический рост), а также социально-экономическая зависимость от устаревших индустриальных гигантов.

В то время как бюрократические и кредитные барьеры, мешавшие созданию и деятельности малых предприятий, были ненормально высоки, тысячи заводов советской эпохи, чья продукция часто не стоила затрат на нее, как-то умудрялись выживать. Пытаясь избежать неизбежного краха, они продолжали поставлять свою продукцию, несмотря на неплатежи потребителей и поставщиков, которым с готовностью отвечали тем же. Такие прямые сделки предприятий друг с другом, порой включавшие сложные трех-четырехступенчатые бартерные схемы, в советские времена помогали советским предприятиям, обходя закон, выполнять план. Теперь взаимные неплатежи, как и бартер, позволяли им не допускать рыночной переоценки своих активов и действий, а порой даже давали возможность убыточным предприятиям расширяться. Хуже того, в порочный круг долгового обмена и бартерных платежей вовлекались и потенциально прибыльные фирмы. Поддержание на плаву неспособных к оздоровлению предприятий в каком-то смысле разоряло всех. С другой стороны, нельзя забывать, что почти в каждом втором российском городе было лишь одно крупное («градообразующее») предприятие, а три четверти городов имели не более четырех больших фабрик и заводов. Более того, такие монополисты на местном рынке труда обеспечивали и функционирование городского транспорта, жилищного фонда, больниц и системы отопления.

Еще одним препятствием на пути развития рынка стало использование процедуры банкротства для захвата прибыльных активов по бросовым ценам. Если местные власти не были замешаны в мошенничествах такого рода, они предоставляли неэффективным предприятиям различные неденежные субсидии под предлогом сохранения рабочих мест и поддержания общественно значимых служб. К подобному субсидированию прибегали и федеральные власти, терпя налоговые задолженности энергетических компаний, если те продолжали, несмотря на неплатежи, поставлять электричество предприятиям оборонного комплекса и заводам-гигантам. Рабочие, даже не получая зарплаты или получая ее лишь частично, выходили на работу, питаясь в заводской столовой и, как и в советские времена, растаскивая заводское имущество для собственных нужд. Если же они увольнялись, то продолжали жить в построенных заводом квартирах, за пользование которыми и за коммунальные услуги платили лишь символические суммы. Любая же попытка прекратить субсидирование цен на электричество, отопление и воду лишь приводила к новым неплатежам. Иначе говоря, советское наследие препятствовало полному переходу к рынку и одновременно защищало Россию от полной катастрофы.