Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Коткин cтр.№ 29

Строго говоря, происходившее нельзя назвать коррупцией, поскольку это понятие предполагает, что большинство чиновников соблюдают закон, так что нарушители опознаются и преследуются. Скорее это была «предкоррупция», состояние, когда все в разной степени нарушают закон, но преследуются только слабейшие. Представьте себе Уолл-стрит столь же коррумпированным, как и сейчас, но при этом еще и в ситуации, когда не действуют никакие нормы. Или вообразите состояние американского бизнеса, если законы и правила существуют лишь как предлог: для мелкой сошки— вымогать «штрафы», а для крупной рыбы— уничтожать конкурентов и всех тех, у кого нет достаточных связей. Попробуйте организовать и развивать конкурентоспособный бизнес без поддерживаемой государством инфраструктуры, без государственного надзора за кредитно-банковской системой, без правительственного органа, ограничивающего монополии, без эффективной полиции, не говоря уже о безопасности для рабочих и служащих и о защите потребителей от обмана. Капитализм без правительственного регулирования или со случайным и произвольным регулированием был явлением непривлекательным. С другой стороны, и «регулируемый» капитализм, с его традициями использования служебного положения для личного обогащения и смешения государственного и частного, имеет не менее долгую и «славную» историю и по-прежнему доминирует во всем мире. Парадоксально, но факт: Россия нуждалась одновременно и в гораздо более глубокой либерализации экономики, и в усилении государственного контроля.

Неопределенность собственности…

Еще одним рычагом для «перехода» от социализма к рынку в дополнение к бесплодным гайдаровским попыткам финансовой стабилизации и частичной либерализации цен стала приватизация. Разработанная другим экономистом-«младотурком», Анатолием Чубайсом, на относительно небольшие западные гранты, программа приватизации прошла через весь бюрократический лабиринт согласований и утверждений и после острых дискуссий была в середине 1992 года в общем виде принята Верховным советом. Конечно, к тому времени фактическое присвоение государственной собственности и ограбление фондов предприятий их директорами уже шли полным ходом. Еще осенью 1991 года, до окончательного упразднения Союза, Ельцин высказался против самовольной приватизации предприятий их руководителями («Советская Россия», 29 октября 1991 года). Будучи не в состоянии противостоять волне присвоений, масштабы которых еще более выросли после 1991 года, Чубайс разработал план, как их институционализировать и рационализировать. Он также решил заинтересовать региональные и муниципальные власти, «делегировав» им приватизацию сотен тысяч мелких предприятий, уследить за которой он и его сотрудники были не в состоянии. Чубайс же с горсткой своих подчиненных сконцентрировался на «массовой» приватизации крупных предприятий— в России их насчитывалось более 15 тысяч, а частного инвестиционного капитала практически не было.

В течение октября 1992— февраля 1993 года, во время катастрофической стагфляции, каждый житель России (всего около 150 миллионов человек) получил для участия в приватизационных аукционах ваучер номинальной стоимостью 10 тысяч рублей (при переводе в твердую валюту эта сумма давала поначалу около 25, а затем— лишь около 2 долларов). Чтобы предотвратить переход крупных госпредприятий в руки враждебных экономической модернизации групп из старого руководства, предприятия в преддверии публичной продажи обязали акционироваться в качестве открытых акционерных обществ. Ваучеры разрешено было свободно продавать и покупать, с тем чтобы возможность приобретать значительные пакеты акций и способствовать выживанию предприятий в условиях рынка получили внешние для этих предприятий инвесторы. Неустанно работая над тысячами технических деталей самой крупной в истории операции по перераспределению собственности, группа Чубайса преследовала политические цели: подавить сопротивление антирыночных сил в парламенте и СМИ, заручиться поддержкой нынешних владельцев акций (руководителей, многие из которых противодействовали законной приватизации из страха потерять контроль над предприятиями) и, наконец, создать миллионный класс капиталистических акционеров.

Искусно приспособленная к существующим реалиям, приватизация преднамеренно проводилась в чудовищной спешке. В условиях хаоса, который был самой характерной чертой еще только оформлявшегося российского государства, Чубайс, подобно Гайдару, считал, что у него есть уникальный шанс уничтожить экономические структуры советской эпохи, но этот шанс быстро исчезнет. Первый аукцион, организованный Госкомимуществом, состоялся в декабре 1992 года (продавалась кондитерская фабрика «Большевик»), всего за несколько дней до того, как правительство Гайдара было отправлено в отставку. Чубайс сохранил свою позицию в новом правительстве Черномырдина: впереди было воплощение программы массовой приватизации. В 1993 году, когда руководство одной из областей России угрожало запретить проведение приватизации на своей территории, что могло вызвать цепную реакцию в других регионах, Чубайс поспешил вылететь туда, выступал по областному телевидению, встречался с трудовыми коллективами и вынудил местные власти отступить. В том же году во время путча московский офис Госкомимущества был взят штурмом, но хранившиеся там ваучеры на сумму в 55 миллионов долларов остались нетронутыми. Нападавшие то ли не заметили их, то ли не поняли их ценности.

Иностранные консультанты приватизационной команды претендовали на заметную роль в разработке программы, тем самым делая ее уязвимой для обвинений в «западном заговоре». При этом в качестве уступки националистам, возмущавшимся распродажей «национального достояния», иностранные инвесторы не были допущены к аукционам. Их исключение лишило Россию по меньшей мере возможности реально оценивать продаваемую собственность, а может быть, и самого ее достояния. Так, например, «АвтоВАЗ» был продан на ваучерном аукционе за 45 миллионов долларов, тогда как в 1991 году «Фиат» предлагал за него 2 миллиарда— и получил отказ. В соответствии с данными одного расследования, проведенного по сотням предприятий, их руководители признали, что во время приватизации в период 1992–1996 годов в среднем они заплатили в сорок раз меньше предполагаемой стоимости этих предприятий. Следователи отметили, что ваучерная стоимость всей приватизированной российской собственности, включая некоторые из крупнейших в мире запасов природных ресурсов, составляла примерно 12 миллиардов долларов— меньше тогдашней стоимости американской пивоваренной компании «Anheuser-Busch». Можно сказать, что вся российская госсобственность ушла за кружку пива— для того, чтобы сделать приватизацию «неотменимой» политической реальностью.

В общем, не удалось достичь и другой ключевой цели реформы: предотвратить появление такой похожей на колхоз структуры собственности, когда руководство предприятия, манипулируя зависимыми работниками, блокирует доступ к нему «аутсайдеров». Предприятиям предложили на выбор три схемы приватизации, и почти три четверти крупных фирм выбрали именно ту, которая этой цели противоречила. Согласно ей, контрольный пакет (51%) акций доставался руководству и трудовому коллективу. Этот вариант был внесен в закон под давлением Верховного совета и вынужденно принят Чубайсом для прохождения закона. Конечно, государство в лице федеральных, региональных и/или муниципальных властей оставило за собой значительные пакеты акций предприятий, и в теории эти доли могли позже быть проданы «стратегическим инвесторам», которые, в свою очередь, могли потребовать болезненной реструктуризации, несмотря на сопротивление «трудового коллектива». Результат получился хотя, возможно, и неизбежным, но двойственным: государство не было эффективным собственником (что и обуславливало потребность в приватизации), а метод акционирования (распределение долей между работниками) мог задержать рыночно ориентированную реструктуризацию, которая предполагала массовые увольнения. Тем не менее в течение всего нескольких лет около 15 тысяч крупных и средних предприятий были официально зарегистрированы как «находящиеся в частной собственности». По своей всеохватности и поспешности такую приватизацию можно считать типично российским явлением. Правда, в России за всю ее тысячелетнюю историю никогда не было так много частной собственности.